Венгерский рассказ - Клара Бихари
Однако из дому убывала не только любовь, но и деньги. С тех пор как появилась мачеха, все скуднее становилась еда. Дегрэ отдавал свой заработок не дочери, а жене. Та без всяких объяснений откладывала и свою зарплату и все, что могла урвать из денег мужа, словно упорно и настойчиво готовилась ко второму вдовству. Вскоре Жофи обнаружила, что младшие дети живут только на ее заработок. Но разговаривать с мачехой о деньгах она решалась лишь в том случае, если кому-либо из детей надо было купить платье или обувь. Дрожа всем телом, она отважно требовала денег. В ответ у мачехи вырывалось крикливое клокотание, будто слова уже давно жгли ей горло.
— Нечего их одевать, словно графов! — кричала она. — Ничего с ними не случится, походят в прошлогоднем! Платье можно надставить, да и ботинки еще могут поносить. Нечего капризничать, нигде им не жмет!
Через день после такой стычки отец молча и воровато совал в руку Жофи необходимую сумму. Торопливость, с какой он это делал, быстрое, сильное пожатие руки говорили о многом: он дает отложенные или тайком раздобытые деньги и просит о сохранении тайны.
Какая бы неприкрытая ненависть ни чувствовалась в словах и взглядах новой жены, в каком бы страхе она ни держала трех малышей, Дегрэ всегда стушевывался и униженно уговаривал ее прерывающимся голосом. А когда женщина, пресекая его робкий протест, вставала из-за стола, за которым они ужинали, и хриплым голосом приказывала: «Пошли!», — он безмолвно, опустив голову, следовал за ней так быстро, будто боялся, что у него отнимут недавно протянутую милостыню.
Это «Пошли!», этот короткий уверенный приказ всегда хлестал Жофи словно кнутом. За ним скрывалась та постыдная сила, которая приковывала отца к жестокой, холодной, расчетливой женщине.
Ночью, если Жофи не спала, она часто слышала безудержные и все-таки заученно-плавные жалобы мачехи, в которых вновь и вновь повторялось ее имя. И слабый, несмелый, умоляющий шепот отца. Потом оба голоса стихали, растаивая во вздохах… Жофи, дрожа от плача, утыкалась головой в подушку.
Спустя некоторое время она познакомилась с новым слесарем цеха Ференцем Галом. До этого у нее не было поклонников, она и не думала о развлечениях. С работы спешила домой, потому что надо было позаботиться о доме, по дороге купить продукты. После смерти матери бежала домой, чтобы дети не оставались одни с мачехой. И все же Жофи замечала, что почти все семнадцати- и восемнадцатилетние девушки, работающие рядом с ней, носят обручальные кольца. Некоторые из них были женами, другие счастливыми, радостными невестами. Она задумывалась о том, что ей уже двадцать один год, и легкое маленькое облачко заволакивало сердце. Но заботы о сестренке и братишках гасили эту втайне пробуждающуюся жажду любви.
Когда двадцатипятилетний широкоплечий парень, которого начальник цеха послал исправить станок, улыбнулся ей, сердце Жофи сжалось. Дрожащими руками она связывала порвавшиеся нити на ткацком станке и каждый раз, взглядывая на сидевшего на корточках парня, видела его улыбку.
«Как же медленно работает!» — думала она, но тут же замечала, что его движения строги и методичны. Большие руки на мгновение застывали в воздухе над разложенными на замасленном полотне инструментами, затем он брал нож или клещи. Если они были уже не нужны, клал их обратно, на то же самое место. Работая, он хмурил лоб, его полные губы странно оттопыривались, но, если он взглядывал на Жофи, лицо его прояснялось, кожа разглаживалась и в улыбке показывались безукоризненно белые зубы. Эта улыбка приводила Жофи в замешательство и в то же время рождала в ней новое, пугающее и все же сладостное чувство.
— Вы гуляете по вечерам? — спросил Фери, аккуратно вытирая паклей руки.
— У меня нет времени, — прошептала Жофи, а затем, в страхе, что не испытает больше это пугающее, но приятное чувство, которое узнала впервые, робко и смущенно добавила: — Иногда после ужина, если не очень поздно, я прогуливаюсь со своими двумя братишками и сестрой…
— Вот и хорошо! — спокойно улыбаясь, произнес парень. — Я буду у вас пятым.
И дважды в неделю Жофи стала водить малышей на прогулки. Ребятишки, взявшись за руки, послушно шли впереди, а она с Фери следовала за ними. На полчасика они присаживались на окруженную деревьями скамью у площадки для игр, где, опьяненные свободой, дети гонялись друг за другом.
Оба говорили мало, словно само знакомство уже все решило. Жофи с испугом замечала, что она стала чувствительней и уже не могла найти в себе силу, когда нужно было что-то отвоевывать для детей. Любое слово, произнесенное в повышенном тоне, вызывало в последнее время у нее на глазах слезы. Она становилась снова спокойной и ее силы возвращались лишь тогда, когда рядом с ней был Фери.
Здесь, на площадке, в тени большой липы, они впервые поцеловались. Ветерок раскачивал ветви, и в лунном свете неслышно колыхались их тени. Жофи казалось, что и она в сладком головокружении качается вместе с ними. Она будто вылетела вместе с Фери из полной строгих и тяжелых обязанностей жизни, понеслась к звездам, к их чистому, ослепительному свету, источник которого находился все же не наверху, а где-то в глубине ее груди.
— Я пристроил комнату к маленькому домику, в котором жила моя мать, — неожиданно и тихо сказал Фери однажды вечером. — Я работал три года, никуда не ходил и все деньги тратил только на дом.
— Зачем? — тихо спросила Жофи.
— Зачем? Старая комнатушка скорее похожа на маленькую каморку, — сказал он, безмятежно улыбаясь глазами. — Ведь надо готовиться…
Он не договорил, к чему, но Жофи поняла и так. Здесь у всего была прочная основа.
Когда дом был закончен, Фери стал по частям выплачивать за мебель.
— Ты сколько денег отложила на посуду, на постельное белье? — спросил однажды Фери.
И она в замешательстве, опустив глаза, пробормотала:
— Я… я… все тратила на дом, на детей… Я и не думала собирать…
Фери с жалостью покачал головой, словно понимая, насколько это веские причины, но все же в этом покачивании сквозило легкое неодобрение.
— Разве ты не ждала меня? — спросил он, сжимая ее руку и глядя в глаза. — А я ждал тебя, только одну тебя!
Он впервые рассказал ей, почему не женился: ждал, когда придет единственная, настоящая, с которой
