Повести монгольских писателей. Том первый - Цэндийн Дамдинсурэн
Потом прошли у нас партийное и ревсомольское собрания, а на общем построении замполит части изложил стоящие перед нами задачи. После него один за другим на трибуну выходили наш Аюуш и еще несколько бойцов. Слова их клятвы сражаться до победы брали за живое, поднимали дух солдат.
Ты, Бурма, не удивляйся тому, что я упомянул про трибуну, — продолжал он, незаметно переходя на «ты». — Военные — люди особые: даже на марше в пустыне стараются устроить все по-людски. Подогнали два грузовика вплотную один к другому, вот и получилась трибуна.
— Ну, а дальше?
— Двинулись мы освобождать монастырь Цаган Обо. На дневных и ночных привалах бойцы чистили оружие, приводили в порядок снаряжение. В эти дни рассматривались десятки и сотни заявлений в ревсомол и в партию. Трудно передать, каким приподнятым было у нас настроение. Да ты и сама все отлично понимаешь, Бурма… Без особых потерь в установленные сроки мы освободили монастырь Цаган Обо, города Завсар, Жинбэ. Знаешь, поначалу новобранцев страшит сама мысль о тяжелых переходах по колено в песке или грязи, невозможность спокойно поесть и, скажем, поспать хотя бы два часа в сутки. Однако столкнувшись лицом к лицу с трудностями и лишениями, человек преображается: забывает об усталости, презирает даже смерть, одолевает любые препятствия… Сейчас наши части продолжают продвигаться вперед. А меня откомандировали сюда со срочным заданием.
— И когда назад?
— Сегодня, в девятнадцать ноль-ноль.
— А как там Аюуш?
— У Аюуша все нормально. Наказывал передать тебе вот это письмо и обязательно привезти ответ, — отдавая конверт, сказал Дашдондог и широко улыбнулся, счастливый тем, что может доставить девушке такую радость.
Прочитав несколько слов на конверте, Бурма быстро распечатала письмо и углубилась в чтение, а солдат внимательно следил за лицом двадцатилетней девушки, пытаясь по его выражению угадать, о чем пишет ей друг. И действительно, ни глаза, ни лицо Бурмы не в состоянии были скрыть ни слова из письма любимого. Она живо представляла сейчас Аюуша, шагающего по далеким дорогам войны, видела его широкие, могучие плечи, суровый взгляд, слышала биение его сердца. И еще она представляла себе уже совсем близкую, радостную послевоенную жизнь, в которой они с Аюушем обязательно встретятся и поженятся.
Вот ласковое лицо Бурмы вспыхнуло, рука с перстнем задрожала — не иначе как девушка прочла сокровенные, тревожащие душу строки, смысл которых прячут подальше от стороннего глаза. Она украдкой взглянула на Дашдондога. Взгляды их встретились и, смутившись еще больше, чем Бурма, друг Аюуша покраснел, уставился глазами в пол, а затем, не найдя ничего лучшего, взял со стола пиалу с чаем и судорожно сделал несколько глотков.
Бурма встала, едва слышно всхлипнула и произнесла:
— Дашдондог, пожалуйста, подождите меня немного.
Она почти бегом скрылась в спальне.
«Чем это Аюуш так ее взволновал? Не так уж он сейчас бедствует. А скоро мы разобьем врага и вернемся… Может, что-нибудь об их личных отношениях написал? Верно, Аюуш говорил о своей любви к Бурме, о том, что давно просил ее выйти за него замуж, а она — ни да, ни нет. Видно, сердце ее молчит, но из вежливости относится она к Аюушу вроде бы неплохо. Что ж, Аюуш в сердцах и написал ей что-то обидное?»
Прошло две, три, пять минут. За дверью было тихо. От нечего делать Дашдондог смотрел в окно. Там ярко светило осеннее солнце гобийской пустыни. Невдалеке виднелась солдатская казарма — в стенах ее еще недавно царило деловитое оживление, а теперь вряд ли здесь встретишь кого-нибудь из друзей-однополчан: все они сражаются на полях войны, защищая отчизну от посягательств чужеземных захватчиков, люто ненавидящих счастливую жизнь монгольского народа и позарившихся на ее несметные богатства…
Дверь отворилась, и в комнату медленно вошла Бурма с изменившимся лицом и рассыпавшейся прической. В ее влажных глазах Дашдондог прочел: «Друг моего Аюуша, любовь и душевные переживания никого из нас не минуют. Это — закон бытия. Да, я люблю его. Знай это и не смейся надо мною. Не забывай, что я женщина, и прости мне минутную слабость!»
И взгляд его ответил: «Полно, Бурма, над чем же тут смеяться. Слезы на твоих глазах — это самое святое…»
Они немного поговорили, и Бурма успокоилась. Она села за письменный стол, на котором стопками лежало много книг, и принялась писать ответ. Теперь она была сосредоточенна и задумчива.
— Это письмо, — сказала Бурма, закончив писать, — передайте, пожалуйста, Аюушу. Пусть прочтет его в самую трудную минуту. Но не раньше! Ну, а если такого момента не будет, пусть распечатает конверт после войны. — Вместе с письмом она протянула Дашдондогу небольшой белый ящичек с подарками для них с Аюушем.
— Счастливо оставаться, Бурма! Скоро мы вернемся, — произнес Дашдондог, поднимаясь со стула. Бурма на прощание наполнила рюмки вином и сказала:
— Выпьем за то, чтобы вы оба победой над врагом прославили нашу героическую армию и вернулись домой!
Слова эти, сказанные от чистого сердца молодой учительницей, в чьих руках будущее Монголии, и это прозрачное, искристое вино, настоянное на прекрасных плодах родной земли, растрогали Дашдондога. Ему пора было возвращаться туда, где были сейчас его боевые друзья.
II
С незапамятных времен тянулись по Калганскому тракту длинные караваны иноземных купцов. Караванщиками нанимались монголы. Внимательно следили они в пути за поступью головного быка, чутко прислушивались к звону колокольчика на последней упряжке. Купцы не слишком доверяли караванщикам — посылали доверенных людей, а то и сами верхом сопровождали повозки с поклажей. Непривычные к седлу, после многодневной езды они чувствовали себя измученными и разбитыми, полулежа ничком на спинах откормленных своих лошадей.
Тоскливо и однообразно скрипели вдоль тракта деревянные повозки, тоскливо и однообразно текла жизнь караванщиков… Веками утекали по этой дороге из Монголии несметные ее богатства — пушнина, золото, серебро, угонялись бесчисленные стада — все, что умели скупить за бесценок или выманить предприимчивые торговцы…
…Было совсем темно, когда на тракт выбрались несколько броневиков с монгольскими воинами-десантниками. Перед самым рассветом разведчики оставили машины и пошли пешком. На хмуром, завешанном тучами небе не было видно ни единой звездочки, не светила луна. В черной мгле бесшумно моросил осенний дождь. Изредка, испуганно встрепенувшись, из-под ног разведчиков впитались ввысь потревоженные птицы.
Незнакомый человек враждебен, неизвестная дорога опасна. Здесь, в незнакомой местности, идущих, казалось, на каждом шагу подстерегала неясная угроза.
Разведчики, не останавливаясь, разбились на группы по двое и разошлись в трех направлениях.
