Повести монгольских писателей. Том первый - Цэндийн Дамдинсурэн

Уже совсем рассвело. Дождь не переставал. Сопки, скрывавшиеся ночью в кромешной тьме, сейчас походили на уныло сидящих преступников: вот они, обнаруженные и пойманные, покорно ждут приговора.

— Послушай, — прервал молчание Аюуш, — а что с твоими стихами? Помнишь, ты читал мне?

Дашдондог смущенно улыбнулся.

— Я много раз переделывал их, потом воспользовался случаем — показал их Бурме, она кое-что поправила.

— Ну, и что она сказала?

— Сказала, что получается неплохо. Я понимаю, она пощадила мое самолюбие, отнеслась к моим виршам снисходительно.

— Постой-ка, Дашдондог! — насторожился Аюуш. — А ну присядь! Живо! Что это там чернеет, взъерошенное? Видишь?

— Вижу. А что это?

— Да это же сова паршивка нахохлилась.

— Она самая, — улыбнулся Дашдондог.

— Так прочти мне снова свое стихотворение. Интересно, что теперь получилось.

— Да ничего особенного, — равнодушно отмахнулся Дашдондог.

— Читай, читай! Наизусть, должно быть, знаешь? — не отставал Аюуш.

— Знаю… Ну, хорошо, прочту.

Гаснет свет, раздвигается занавес…

Посредине просторной сцены

Ты стоишь одна —

Взгляд горячий

Устремила в притихший зал.

Разумеется,

Ты не знаешь,

Что средь зрителей в чутком зале

Этот взгляд твой ловлю и я,

Всей душою к тебе прикован…

Тишину водопадом Орхона

Разрубил вступивший оркестр.

Вот мелодия проявилась

И проникла в сердца людей.

Благозвучьем

Это вступленье

Мне напомнило лес осенний,

Где деревья качает ветер…

Уношусь я куда-то вдаль.

Замер зал

В немом ожиданье.

Вот сейчас…

Вот сейчас ты вступишь!

Подалась ты вперед немного,

Чуть заметный сделала вдох,

И настал предел ожиданью —

В зал порхнули первые звуки,

Беспредельное наслажденье

Подарили они сердцам.

Не сдержал я страстного вздоха,

И друзьям, что сидели рядом,

Все сказали мои глаза.

Я смутился…

В эту минуту

Ты допела известную песню:

«Все оставшиеся мне годы

С нежным сыном я проживу».

В зале буря рукоплесканий,

Благодарен зал и восторжен,

Вызывает снова и снова:

Выйди к нам,

Покажись еще раз…

Подарив нам радость со сцены,

Жаль, покинула нас так быстро

И ушла в глубину кулис[5].

— Слушай, Дашдондог, — проговорил Аюуш, разглядывая видневшиеся вдали танковые заграждения. — Не слишком ли ты придирчив к себе? Может быть, это стихотворение следует показать настоящему поэту, кое-что в нем подправить, но, по-моему, вещь получилась. Ты отошли эти стихи руководителю нашего ансамбля, пусть их чтец-декламатор почитает со сцены.

Дашдондог сверлил взглядом выраставшие то справа, то слева холмы. Помолчав, он ответил:

— Не стоит, Аюуш. Люди ведь и посмеяться могут. Да и кому нужны эти стихи! Я же их для себя пишу.

— Я уверен, стихи, где выражены душевные волнения человека, очень нужны. Только у нас их, к сожалению, маловато. — С этими словами Аюуш решительно полез в карман за письмом Бурмы. Но в это самое мгновение тишину всколыхнули какие-то резкие звуки. Аюуш камнем упал и прижался к земле. Дашдондог поспешил лечь вслед за другом и, глядя в его сторону, как бы говорил: «Что случилось? Я готов!» Аюуш молчал, он даже переменился в лице, весь обратившись в слух и зрение. Балагур, отличный рассказчик и певец, он лежал сейчас не моргая и сдвинув брови. Дашдондог видел его таким впервые.

Все так же молча, Аюуш прополз несколько метров вперед. Дашдондог последовал за ним. Впереди послышались выстрелы.

— Теперь ты все понял, Дашдондог? — обратился к нему Аюуш.

— Конечно, понял, — ответил тот, приготавливая рацию к работе.

— Срочно сообщи нашим. Пусть по цепочке передадут на командный пункт!

— Есть!

— Здесь место удобное — лучше не сыскать. Поэтому ты оставайся и держи связь, а я двинусь вперед, — решительно сказал Аюуш.

Что предпринять, чтобы остановить друга? Он же никогда не отступает от раз принятого решения. Дашдондог взмолился:

— Аюуш, так не пойдет! Одному, да еще по голой степи тебе идти никак нельзя! Давай сообщим обо всем своим и дождемся приказа.

— Не время спорить, лучше повтори приказ! Да побыстрее! — отрезал Аюуш. Внезапно он указал на приближающихся к мосту вражеских солдат: — А это ты видишь? И пополз вперед.

Дашдондог повторил приказ Аюуша остаться здесь и поддерживать связь. «Враги форсируют мост. Если их не опередить, мост будет взорван». Это были последние слова друга, которые расслышал Дашдондог. Он видел, как сперва долго блестели, а затем скрылись из виду мокрые подошвы кирзовых сапог Аюуша. За ним оставалась полоса примятой травы. Вдали за сеткой дождя виднелась серая полоса реки и деревянный мост. За рекой передвигались боевые неприятельские подразделения. «Теперь Аюуша никто не остановит и сам не остановится, покуда не добьется своего. Однако мне нужно спешить ему на помощь». Дашдондог связался со своими, доложил обстановку и пополз было за Аюушем, но что-то с неожиданной силой потянуло его назад. Связист обернулся и увидел, что провод в катушке размотался до конца и натянулся, как струна. Теперь у Дашдондога не было никакой возможности ползти за Аюушем. А по тому месту, где предположительно полз сейчас Аюуш, вражеские солдаты открыли бешеный огонь. Можно было подумать, что его засекли. «Под таким огнем трудно уйти от пули. Не избежать Аюушу смерти или ранения… А ведь мы даже не попрощались! — думал Дашдондог, окапываясь. — А случись с другом беда, что я скажу нашим ребятам и политруку? А Бурме? Что скажу Бурме? — В том направлении, куда уполз Аюуш, было отчетливо видно, как перебежками продвигаются к мосту вражеские солдаты, иные были уже совсем рядом… — Какого черта я отговаривал его распечатать конверт? Может же случиться, что он погибнет, так и не прочитав письма», — мелькнула в голове отчаянная мысль.

В небе повисли тяжелые тучи, и дождь усилился. Время от времени сверкала молния и гремел гром. Дашдондог смотрел в сторону реки. Обстановка складывалась напряженная.

III

Невысокого роста, лысый, с узенькими усиками генерал-майор Камазаки сидел у себя в штабе с видом человека очень спокойного, мирного нрава. Само благодушие и непорочность были написаны на его лице. Как будто не он был одним из главных виновников этой кровавой войны, не он грабил Мукден, Калган, монголов Хингана, истязал ни в чем не повинных мирных жителей; будто это не он, готовя плацдарм для нападения на независимую Монголию, в течение пяти лет руководил возведением укреплений на одном из склонов Калганского хребта, а после окончания работ, дабы