Повести монгольских писателей. Том первый - Цэндийн Дамдинсурэн
Наблюдатели снова донесли Галдану о приближении маньчжурской конницы; затрубила главная войсковая труба, ей откликнулись сигнальные трубы в сотнях, и тут же предводители десятков построили воинов в боевые порядки. Вновь перед лагерем началось ожесточенное сражение. Сотня левого ойратского крыла с быстротой стрелы врезалась во вражескую лавину, рубя направо и налево… Солнце стояло еще совсем низко, когда была отбита третья атака, для которой маньчжуры подтянули дополнительные силы. Степь наполнилась звоном оружия, ржанием раненых коней, надсадными криками сражающихся. И снова наблюдатели сообщали, что под прикрытием императорской кавалерии на лагерь надвигается пешее войско и пушки.
В ярости иные из ойратских воинов срывали с себя шлемы и панцири и сражались с обнаженной грудью в самом пекле. Страшно было смотреть на них, перемазанных кровью; таких бойцов монголы называли «нагими богатырями». В пылу битвы их ярость доходила до бешенства, и враги робели, отступали перед ними. Будучи шаманистами, маньчжуры верили, что в этих «нагих богатырей» вселялись свирепые, воинственные духи и сражаться с ними под силу лишь воинам белой кости да прославленным богатырям, а не рядовым ратникам. Всякий раз, как в атаку шли неукротимые и грозные, словно боги, «нагие богатыри», широкоплечие, с багрово-красными телами и налитыми кровью белками, маньчжуры в страхе бросались врассыпную.
Почти все воины из резерва ойратов уже вступили в бой, в критические моменты на подмогу шли малочисленные группы, в то время как маньчжуры посылали в битву все новые и новые части. Их пестрые войсковые знамена проглядывали в клубах пыли перед самым лагерем. Время от времени вражеские знаменосцы, сраженные ойратскими стрелами, падали, увлекая за собою укрепленные на древках полотнища. Появилась китайская пехота «зеленого знамени», перестроилась в каре и, ощетинившись бердышами и копьями, пошла в наступление. Ойратские конники встретили врага градом стрел, быстрее засверкали сабли и копья, ударяясь о шлемы и панцири. Внезапно, заглушая крики раненых и ржанье подбитых коней, раздался громоподобный грохот. Это пушки подали свой голос. Первыми же ядрами разорвало нескольких верблюдов в двойном оборонительном кольце ойратов. Воины внутри кольца метко поражали противника стрелами; пешие и конные враги, смертельно раненные, перепрыгивали и проваливались в пустое пространство между двумя рядами ревущих от страха животных. Местами трупы громоздились уже вровень со спинами верблюдов.
Вот вырвался вперед лихой всадник, по виду тунгус; разогнав коня, он попытался перемахнуть через оба ряда верблюдов, но конь, миновав первый ряд, врезался в верблюжий хомут, всадник вылетел из седла, как камень из пращи, сшиб с ног ойратского воина, растянулся, но мгновенно вскочил и, не поднимая свалившегося с головы шлема, принялся рубить саблей. Он владел ею так искусно, что долго никого к себе не подпускал, пока кто-то из ойратов не изловчился и не полоснул его саблей по лицу. Держась за щеку, тунгус, однако, не угомонился и вновь налетел на защитников лагеря, но тут шальное ядро из маньчжурской пушки снесло ему голову, и он рухнул к ногам ойратских воинов.
Бой вокруг ойратского лагеря становился все ожесточеннее. В сражение вступили китайские пехотинцы — «тяжелое войско» со своими мечами, бердышами и копьями с крюками и наконечниками. При завоевании Китая маньчжурами они приняли сторону захватчиков и помогли им поработить свою родину. Были здесь и тунгусские охотники — жители хинганской тайги, родственные маньчжурам по крови, языку и обычаям; увешанные луками, колчанами и ножами, они бились, держа в руках короткие дротики, скорее напоминавшие кинжалы. Кольцо пеших китайцев, тунгусов и маньчжуров все теснее смыкалось вокруг лагеря, одни падали, сраженные ойратскими копьями и стрелами, другие продолжали наступать, лезли, как исполинские муравьи, на трупы верблюдов — ведь сам император вел их в бой!
На одном из участков обороны приземистый ойрат могучего сложения — умелец по кузнечному делу — в пылу борьбы перескочил по трупам, как по мосту, за пределы верблюжьего кольца, выхватил из рук рослого темнолицего китайца копье с крюком, раскрутил его с такой силой, что засвистело в воздухе, и в мгновение ока раскидал по сторонам пехотинцев. Но воин с пером на шлеме — из маньчжурской знати — длинным мечом перерубил копье пополам.
— Так вот ты, значит, как! — взревел кузнец, словно рысь прыгнул на маньчжура, вцепился ему в горло и стал колотить его обломком копья, пока не поверг на землю; затем выхватил саблю и ринулся в бой, но не заметил, как подкрался к нему ратник, сопровождавший поверженного. Кузнец ощутил сильный удар ниже затылка, быстро обернулся, напрочь отсек ратнику голову и только тогда схватился левой рукой за шею. Чувствуя, что смертельно ранен, он напряг последние силы и крикнул: «Да здравствует во веки вечные ойратский народ!» — и упал на труп сраженного им маньчжура.
Между тем вражеские знамена и штандарты развевались уже вокруг всего лагеря, в бой вступили теперь все ойратские воины. Резерва не было, лишь сотня стрелков Ану не вышла еще на поле брани, издали помогая воинам меткой стрельбой из луков.
Подходили все новые конные и пешие войска и уплотняли и без того уже плотную живую стену вокруг защищающихся храбрецов. Наблюдавшая за ходом сражения Ану стала замечать, что ее выносливые и отважные братья по оружию начинают сдавать позиции; сражаясь уже несколько часов кряду, некоторые устали до изнеможения; Ану с болью смотрела, как косят ойратов чугунные ядра, вылетающие из грохочущих пушек. Потом не выдержала и обратилась к Галдану и тысяцким:
— Нашим воинам не под силу вырваться из вражеского окружения. Я атакую пушкарей и проложу путь, чтобы можно было выйти отсюда. Да поможет вам великий дух-хранитель четырех-ойратов достигнуть границ прекрасной Джунгарии! — И она повелела: — Наденьте на моего скакуна маску!
Воин Бор, ревностный хранитель Ану, вынес из ставки маску оленя с ветвистыми рогами и водрузил ее на коня. Старейший из тысяцких совершил возлияние перед черным бунчужным знаменем четырех-ойратов, вручил Ану чашу с кумысом и произнес благопожелание:
Пусть черный и грозный ойратский бунчук
Врагов устрашит, раскидает вокруг.
Пусть силой могучею нас наделит,
Отваги придаст и мечи заострит.
Пусть тот, кто в борьбе
