Венгерский рассказ - Клара Бихари
Что сказать старому Майше? Состарился он, к сожалению, чуть что — и слезы на глазах. Какой человек этот товарищ профессор, чистое золото. Ну, он не постесняется, будь что будет, пригласит его шафером на свадьбу… Да, свадьба. Неужели все еще упирается, все еще ерепенится этот глупый мальчишка?
Да и не упирается, да и не ерепенится тот, против кого составлен этот замечательный заговор, — сжался Берци в комок. Он не решается взглянуть на Вильму, только чувствует всем сердцем, что недостоин ее, проживи он сто жизней, не смог бы он отплатить за ее доброту.
— Ну, сынок, — слышит он голос отца, — ты-то что скажешь? Согласен?
— Конечно, — говорит он, — конечно. Товарищи, голосуйте за мое наказание! — кричит он.
Тут подбегает и его мать, не Берци, а Вильмушку обнимает; старый Майша же, окончательно сдавшись, заключает с сыном мир:
— Знай, Берци, на твоей свадьбе я буду возницей. Я вплету лошадям в гривы красные ленты.
Перевод Н. Подземской.
Эндре Фейеш
ЛГУНИШКА
Летними вечерами не было для нас большего удовольствия, чем сидеть на спинке скамьи в парке, точь-в-точь как ласточки на телеграфных проводах. Вот и теперь мы устроились, как обычно, на скамье, болтая ногами и наигрывая на губных гармошках. Вдруг прямо перед нами в кустах раздался треск, и вся наша стайка мгновенно вспорхнула, готовая в любой момент исчезнуть. Но напугал нас не сторож, а он, Лгунишка. Он шагал напрямик через кусты и поляны туда, куда ему вздумается, в общем, чувствовал себя на суше как рыба в воде, чем приводил нас в восхищение. Случалось, сторож пускался за ним а погоню. Но где там! Вдалеке лишь мелькали его обутые в спортивные тапочки ноги. А мальчишка то и дело оборачивался и прикидывал, насколько увеличивается расстояние между ними. Но вскоре Лгунишка снова появлялся из-за какого-нибудь куста и как ни в чем не бывало начинал рассказывать нам всякие небылицы. Но бывало, правда, и так, что сторож ловил его. Тогда было слышно, как хлопала по спине проказника палка, когда его вели в ближайший полицейский участок. После каждого такого случая ему обычно приносили повестку — явиться в суд для малолетних на улицу Серб, и мы провожали его туда благоговейными и почтительными взглядами. Вернувшись, он рассказывал, как господин полицейский инспектор величал его не иначе, как на «вы», а потом просил посидеть в камере четыре часа. А то случалось, что мальчик пропадал на много дней. Появившись вновь, он просил у кого-нибудь из нас окурок сигареты и, глубоко затягиваясь, начинал плести очередную небылицу. Так, однажды он сообщил нам, что живет теперь, видите ли, в фешенебельном отеле «Палатинус» на острове Маргит, потому что дома у них дезинфекция — клопов морят.
— Потолок в этой гостинице весь стеклянный, через него ночью луну видно, и как только стемнеет, я ложусь на спину в свою постель, застеленную шелком, и принимаюсь считать звезды. Утром нажимаю кнопку у двери, и на серебряном подносе мне приносят целую гусиную печень. Швейцар низко кланяется мне, когда я прохожу мимо него, — закончил он, далеко плюнув сквозь зубы (никотин щипал ему язык) на гравиевую дорожку.
Потом пришел его отец, жестянщик, одноглазый грубый человек, и отстегал сына ремнем. Схватив мальчика за шиворот, он увел его домой. Долго с дальнего конца улицы Бержени слышалось жалостливое всхлипывание нашего рассказчика.
А однажды, выскочив из темной зелени в бледный круг света от газового фонаря, словно озорной гном-волшебник, он одним мановением руки заставил нас замолчать. Протянув к нам ладонь, он раскрыл ее: там лежала странная коробочка с черным донышком, испещренным белыми и красными цифрами.
— При помощи этой штучки можно выиграть много денег, — объявил он и тут же торопливо объяснил, как ею пользоваться. Взметнув брови, он закричал:
— А ну называйте число! Ра-аз! Два-а!
Он нажал кнопку, и крохотный костяной шарик забегал под прозрачной крышкой. В несколько минут он проиграл нам восемьдесят филлеров. В сердцах швырнув свой «механизм» в кусты, он улыбнулся ему вслед — улыбка его была полна презрения и досады, — сел на скамейку и уставился перед собой.
Мы угостили его сигаретой и попросили что-нибудь рассказать.
Бросив взгляд на черное небо, он затянулся так, что огонек сигареты ярко вспыхнул, и тихим голосом начал свой рассказ:
— Утром, как только рассвело, взобрался я на Орлиную гору, растянулся на скале и стал смотреть вверх. Над городом плыла серая дымка, но она не могла скрыть солнца. Рядом со мной грелись маленькие ящерки. Я снял майку и прижался спиной к горячему камню. Вдруг я увидел красивую девушку в белой как снег кофточке. Косы у нее были до пояса, а цвет их напоминал листья каштана, когда они начинают опадать. Девушка села рядом со мной и назвала себя Анна. Да, ее звали Анна. У меня было яблоко. Я разломил его и половину отдал Анне. Потом мы долго любовались Дунаем. Он был голубой, точь-в-точь как ее глаза. Девушка живет далеко-далеко, даже с горы не видно. Она показала рукой, но в той стороне все было окутано туманом. Ее дом — у озера Святой Анны. Оттуда и пришла она сюда. В тех местах горы выше, ели растут до неба, а люди живут в маленьких избушках. Там даже на деревья можно лазить — в лесу нет сторожа. В озере купаться никто не запрещает, а рыбки там золотые, как в зоопарке. Девушка уговаривала меня идти с ней. Сказала, что будет моей женой. Ну, я согласился. Тогда она поцеловала меня в губы и ушла — у нее были еще в городе дела. Завтра мы отправляемся в путь, и вы меня больше никогда не увидите.
Он был уже далеко — фигурка его едва виднелась в свете крайнего фонаря на улице, — когда мы опомнились и со злости начали кидать вслед ему камни и кричать:
— Врешь, Лгунишка! Врешь ты все!
А ночью, укутавшись одеялом и погрузившись в сладкую дрему, мы бродили среди вытянувшихся до небес елей, и их кроны были такого же цвета, как косы у Анны.
…Пролетел год. Мы уже не залезали на спинки скамеек, и губные гармошки наши постепенно покрывались ржавчиной. Старательно набриолинив и зачесав по моде волосы, горящими взглядами провожали мы проходивших мимо девочек. Горячо и взволнованно, срывающимися голосами спорили мы обо всем на свете, словно от этого зависела наша дальнейшая судьба.
В одну из девочек все мы по уши были влюблены. Ее кудрявые каштановые волосы, большие удивленные глаза, мелкие, как у мышки,
