Майя Плисецкая. Грация и Вечность - Михаил Александрович Захарчук

Михаил Захарчук

Майя Плисецкая. Грация и Вечность

Фотография на обложке: © Bernard Gotfryd / Gettyimages.ru

© Захарчук М. А., 2025

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

* * *

Вместо предисловия

Много лет назад, а точнее, 15 мая 1978 года, жизнь неожиданно и щедро подарила мне встречу с Майей Михайловной Плисецкой. Память моя с годами, увы, сильно ветшает, но вот то событие я помню, можно сказать, в подробностях, поскольку сильно нестандартным оно оказалось. И тут без ретроспективных подробностей никак не обойтись.

Уже на первом курсе обучения командование Военно-политической академии делегировало меня на общественную работу во Всероссийское театральное общество (ВТО). Поощрило за хорошую учебу, но больше все-таки за то, что я много писал заметок в различные издания и весьма серьезно интересовался искусством. Восполнял, так сказать, себя всем тем, что предоставляла культурная Москва и чего я был лишен, живя в юности в провинции. Руководство ВТО в лице директора Центрального дома актера Александра Моисеевича Эскина и его заместителя Марии Вениаминовны Воловиковой по достоинству оценили мои энтузиазм и исполнительство. Ввели в состав Бюро ВТО и поручали проводить самые ответственные мероприятия. Творческий вечер Майи Плисецкой из цикла «Содружество искусства и труда» оказался более чем важным событием для Дома актера. Балерина долго не соглашалась принимать в том творческом вечере участие по причинам, мне до сих пор неизвестным. А когда все-таки дала добро, то выставила ряд условий, первым среди которых было категорическое требование: вести вечер, как всегда, будут не члены Секции зрителей ВТО, а телеведущая «Музыкального киоска» Элеонора Беляева. Эскин распорядился: ни в чем балерине не перечить, делать все, как она велит. В итоге «пострадали» старший лейтенант Захарчук и член бригады по Большому театру Светлана Соколова. Именно они должны были на пару вести творческий вечер. В качестве «компенсации» Светке разрешили уносить цветы, а «военному товарищу», сиречь мне – зачитать балерине приветствие от слушателей академии, после того как выступят Аркадий Райкин, фигуристы Людмила Пахомова и Александр Горшков.

Приветствие я написал в стихах. Они сохранились. Только полностью их цитировать не стану. Хотя с помощью собственной версификации и сорвал продолжительные аплодисменты, поскольку вступил как бы в заочный спор с поэтом Андреем Вознесенским: «В его стихе Вы палите лишь полпланеты. А мы считаем, что Ваши балеты способны поджечь и всю планету». Вручил Майе Михайловне цветы, папку и поцеловал руку. Она прочувствованно притронулась к моим, в то время еще прилично густым и волнистым волосам. Что и запечатлел на века наш фотограф из Секции зрителей Юрий Петрович Сироткин. Телеведущая «Музыкального киоска» на Центральном телевидении Элеонора Беляева тоже горячо откликнулась: «Какие мо́лодцы наши военные!» (Кроме меня академию представляли слушатели: капитан-лейтенант Николай Синицын и майор Николай Горячев, тоже вручившие балерине цветы). Заготовил я и «рыбу» – подробный отчет о самом мероприятии, краткий очерк о творчестве балерины и несколько вопросов к ней. После завершения творческого вечера его организаторы и виновница торжества выпили немножко шампанского. Кипу цветов, приветственные адреса и собственный материал я отнес в машину и возле нее попрощался с Плисецкой.

На следующий день Майя Михайловна позвонила. Сообщила, что дала ответы на все мои вопросы и пригласила к себе домой. Сейчас, далеко задним числом, я попытаюсь восстановить какие-то моменты того самого первого моего посещения квартиры № 31 на шестом этаже дома еще по улице Горького, 25/9, обратившись к собственному дневнику, который веду хоть и спорадически, но уже многим более полувека. И вот что меня тогда поразило больше всего, так это добросердечное простодушие хозяев дома.

Майя Михайловна усадила меня на кухне выпить чаю. Зашел Родион Константинович Щедрин. Мы познакомились, и он сказал: «Надо полагать, что вы теперь с Андрюшей Вознесенским навроде поджигателей?» Из чего я сделал вывод, что он, во-первых, прочитал мое стихотворение. А, во-вторых, простецкое слово «навроде» из уст такого большого человека удивительным образом сразу меня успокоило. Ведь я забыл предупредить своего читателя о том, что с детства страдаю повышенной чувствительностью и возбудимостью. У меня и тремор в руках с молодости. Поэтому, когда приходилось стрелять из автомата или пистолета, подгадывал нажимать спусковой крючок между ударами сердца. Так что, общаясь с Плисецкой и в первый, и во второй раз, я сильно волновался. Вы будете смеяться, но накануне даже телефон ее не мог записать – рука дрожала. Балерина взяла мою книжку и сама вписала: 299-7…-…9. До сих пор храню ту книжку. Короче говоря, неподдельное радушие Плисецкой и Щедрина столь благотворно на меня повлияло, что я взял себя в руки, приободрился, спокойно пил с ними чай, обстоятельно отвечал на вопросы хозяев и даже… рассказывал веселые байки, поскольку коллекционирую их с техникумовских времен. Не скажу, что Щедрин с Плисецкой смеялись до упаду, но я спинным мозгом чувствовал: как минимум, не раздражаю их своим экспрессивным говорением. Короче, покидал я гостеприимный дом балерины и музыканта, словно на крыльях улетал.

С тех пор 37 лет и 352 дня я был обласкан по-настоящему дружеским отношением Майи Михайловны, а с Родионом Константиновичем и до сих пор не прерываю добрых связей. И, знаете, дорогие друзья, вполне отдаю себе отчет в том, что с позиций обыкновенной житейской логики эта наша взаимная симпатия, приязнь, я бы даже сказал особое какое-то взаимное дружелюбие очень непросто объяснить. Ибо где я – профессиональный военный, пусть и журналист, а где они – мировые знаменитости, запросто общавшиеся с президентами и королями.

В год 70-летнего юбилея Плисецкой я предложил своему другу Акраму Муртазаеву, редактировавшему в то время «Новую газету», материал о творчестве Майи Михайловны. Дружбан, с которым мы съели не один килограмм соли, категорически отказал в публикации. «Тебе придется, – сказал он, – половину материала потратить на объяснение, почему именно ты взялся рассказывать о балерине». Вполне возможно, что и сейчас у кого-то из читателей возникнет подобный интерес. У Галины Улановой была такая не то приживалка, не то приемная дочь, не то любовница Татьяна Агафонова, контролировавшая каждый шаг прославленной балерины. Она мне многажды повторяла: «Майор, твое дело ракеты и не суйся в балеты». Так вот за Щедрина и Плисецкую отвечать на такой вопрос не стану. Не мог же я их спрашивать: почему вы оба так хорошо ко мне относитесь? А о себе скажу следующее. Еще на курсантской скамье я проникся любовью к театру.