Венгерский рассказ - Клара Бихари
Было, вероятно, часа два или немного больше, когда он встал и, пройдя через господские комнаты, спустился по деревянной господской лестнице во двор. В подвале взял топор и неторопливо зашагал к лодочному сараю. Сойки на верху крыши стрекотали, словно весенний день был их обычным птичьим днем, на небе птичье солнце излучало птичье сияние, и птичью небесную синеву колыхал птичий бриз. Яни Цомпо поднял топор и ударил по замку. Металлический замок, звякнув, отлетел.
В сарае на неподвижных паутинах висели высохшие прошлогодние пауки. В запахи краски, ила и скипидара влился поток свежего воздуха. Яни Цомпо ухватил за цепь одну из легких лодок и потащил за собой, словно непослушную глупую комнатную собачонку. В саду, остановившись отдохнуть под яблонями, он увидел, что на лодке наклонными витиеватыми буквами написано «Адриен». Это была лодка барышни Теймел. Два года назад она уехала в Швейцарию, осталась там жить, и ее лодку в прошлом году уже не спускали на воду.
До берега залива Яни Цомпо проводили сойки. Они опустились на макушки деревьев, которые росли между камышами и садом, и, наслаждаясь своим птичьим солнцем, птичьим бризом, почти не обращали внимания на слугу господ Теймелов.
Яни Цомпо спустил лодку барышни на воду и принялся грести одной из досок от днища. «Если я с офицерским оружием приду, меня лучше примут, — думал он. — В новой армии нам много оружия надо. Мы щадить не будем! Все отберем. Поделим… И золото… Принесу оружие и золото… Как глянут, сразу и скажут: «Янош Цомпо — чистое золото…» Все червонное золото… Офицерское оружие… В старшие сержанты произведут. Золото на стол выложу. Ни одного золотого себе не оставлю… Скажу, что сигары мне не нужны, ром тоже не нужен… Да здравствует народ!.. Попрошу, чтоб и Кордею звание дали завтра же после полудня… Мы все золото принесли… И оружие… Красивые американские пистолеты… И патроны… Мы, красные, первыми пойдем… Вдвоем с Кордеем, из народа мы оба с ним… Я им скажу… В таком самолете должно много золота быть… Нет… Ни единого американского золотого себе не оставлю… Можно бы зарыть… Но я не стану… Можно в воду спустить… Но я не спущу… Все отнесу… Выложу на зеленый стол и встану по стойке «смирно»… А Кордей честь отдаст и крикнет: «Все господа — изменники!..»
Яни Цомпо всплескивал лакированной доской от днища. Напрягаясь, с усилием вел лодку барышни против бирюзового течения к самолету. Охотились за рыбой чайки. С мелкими, тощими уклейками взлетали к кошачьему солнцу. В густо-синей безбрежности неба показалось маленькое облачко. Оно одиноко неслось на запад. Яни Цомпо греб изо всех сил. Его вело, притягивало серебристое мерцание. Все вокруг было сплошь синим: вода, небо, ветер. Он улыбался, приоткрыв рот. Глаза уже всматривались в противоположный берег, в дымчато-серую, чуть синеющую даль, когда лодка за что-то зацепилась. Ее мягко ухватила какая-то неведомая сила. Яни сделал доской резкий гребок. Лодка дернулась вперед, но тут же вернулась назад. «Проволочные заграждения… Немцы бросили в воду колючую проволоку… Лодка зацепилась за немецкую проволоку… Когда русские вышли к тому берегу, тогда… Здесь повсюду проволочные заграждения… С одного конца озера до другого… Но лодка-то легкая… Может над ними проплыть…» — подумал Яни Цомпо и ткнул доской вглубь, чтобы отцепить когтистую проволоку…
Взрыв разорвал лодку и Яни Цомпо, и водовороты еще сильнее закачали самолет. Плавучая цепь минных заграждений обрывалась прямо перед виллой «Теймел». Чайки с криками вонзились в небо, и яркий весенний день заволокла колышущаяся белая зыбь. Несколько цветных досок, оставшихся от лодки, волны пригнали в камыши.
Хорошая погода оказалась устойчивой. И на следующий день сверкал, переливаясь синью, прибой. На стройных липах, растущих вдоль вилл, стрекотали птицы. Ференц Кордей курил сигару и ждал под деревьями. Часов около девяти он решился войти во двор виллы «Теймел» и громко крикнул:
— Цомпо!
На вилле и вокруг нее было тихо. Кордей поднялся в дом, обошел все комнаты. На веранде остановился, поглядел на озеро, на кошек. «Цомпо, видно, уже ушел», — подумал он.
Насвистывая, Ферко спустился по деревянной лестнице и через сад, через поля двинулся к городу. Он наслаждался весенним солнцем и был уверен, что еще сегодня станет солдатом, через два месяца офицером, ну а потом — кем только пожелает.
Перевод Е. Тумаркиной.
Антал Вег
ОДИН ДЕНЬ СЧАСТЬЯ
Вдова была высокой, худой женщиной. У нее впалые, сухие щеки, края губ горько сжаты. На руках бородавки. Когда-то она хотела их свести, но все откладывала, откладывала, а теперь уж и ни к чему.
Живет она у подножия горы. В село ходит редко, взбираться на гору стало трудно, если нужно за чем-нибудь в лавку сходить, вместо нее идет невестка. А она в это время делает оставленную невесткой работу.
Вдова живет вместе с сыном. В одном доме, на одном дворе, но хозяйство они ведут раздельно.
Когда сын женился, сначала готовили вместе, но постепенно, не сговариваясь, отделились. Заметили вдруг, что посуда, мука, жир — словом, все у каждого свое. Не было из-за этого ссор, разделились тихо, молча.
Вдова никому не жаловалась на невестку. Разок только шепнула соседке, что с невесткой, мол, ссориться можно было бы ежедневно.
— Ай-яй-яй! — шепнула в ответ соседка.
На этом и кончилось.
Могла бы вдова многое нашептать, но молчала. Даже мысленно плохо о невестке не отзывалась, а если уж очень на нее сердилась, только повторяла:
— Не выношу я ее замашек… ну, ей-богу, не выношу…
А про себя тайком осмеливалась думать, что другую она себе невестку желала, другую для сына жену.
Правда, и сын когда-то не таким был, как теперь. Но с женой они ладят, чего ж их друг против дружки настраивать?
Муж ее, старый виноградарь, иным человеком был, нежели сын, — куда требовательнее. Попробовала бы она хоть раз подать ему вареники со сливами, на которых застыл жир. Целый день варево на холодной печи стояло да мухи на него садились, а невестка вечером, чуть подогрев, сыну еду подавала.
Вдова сказала как-то тихонько, что вареники еще не разогрелись, но сын одернул ее:
— Вы уж, мамаша, пожалуйста, не вмешивайтесь в это.
Так и пошло. Ох, как хотелось ей плакать!
И «мамаша» эта непривычна была ей. Раньше сын мамой ее
