Венгерский рассказ - Клара Бихари
Сын на шахте работал. Там он с этой девушкой и познакомился. Когда вернулся домой и рассказал о ней матери, она подробно его выспросила. Кто да что ее родители, умеет ли готовить да работящая ли. Сын на все отвечал: конечно, а как же! И еще сказал, что как она готовит, ему неважно, они в столовой на работе обедать будут. А сам напевал, насвистывал целыми днями, каждое утро брился и частенько гляделся в зеркало.
Вдова наблюдала за сыном, но даже не пыталась отговорить его от намерения жениться.
Невестка оказалась крепкотелой, пышногрудой девицей с короткой, как у мальчика, стрижкой. А кофточек у нее столько было, что вдова просто ужаснулась, увидав их.
— Ой, деточка, — сказала она, — да тебе этого, хвала господу, до конца жизни хватит.
— Уж вы, мамаша, придумаете! — рассмеялась невестка. — Этого еще недоставало! Я на той неделе бежевую хочу купить, а под нее такую тонюсенькую.
Разговор произошел сразу после их переезда к ней. Сначала молодые жили не здесь, а в шахтерском поселке государственную квартиру имели.
Потом сын вдруг начал кашлять. Но шахту не бросал, уж очень там были хорошие заработки в то время. Бывало, по три-четыре тысячи получал. Ни на один день боль-яичный брать не хотел.
Парень все худел, лицо его серело, пришлось все же пойти к врачу. Такого вдова еще никогда не слыхала: сказали, пыль, мол, осела у сына в легких.
«А я в молодости сколько пыли наглоталась во время жатвы, — подумала она, — но на легкие ведь ничего не осело».
Значит, в шахте другая какая-то пыль.
Вскоре сына перевели на инвалидность. Получать он стал тысячу семьсот форинтов в месяц, и ходить в шахту не нужно было даже за деньгами.
Молодые окончательно переселились к матери, здесь вокруг дома виноградник в два хольда — кооперативу в свое время он не понадобился, а то бы они отдали. Теперь-то хорошо, что он им остался.
У вдовы есть корова, и у сына тоже. Корову молодых вдова доит — невестка заявила, что не переносит запаха свежего парного молока, может и в обморок упасть. Сын хотел продать корову, но мать упросила не делать этого, сама доить обещала.
Вдова всегда заранее все продумывала. В ноябре купила за сто форинтов гуся. Тощий был гусь. Хотела она откормить его и продать к рождеству, чтобы деньги на расходы к празднику были. Самое меньшее на двести форинтов чистой выручки рассчитывала.
Начала она откармливать гуся, а на третий день подумала, что, пожалуй, можно еще одного завести — вряд ли это ей усталости прибавит. И сказала сыну и невестке, чтобы купили тощего гуся, она его вместе со своим откормит, будут и у них деньги к рождеству.
— А зачем нам спекулировать-то? — отмахнулась невестка.
Все же на пятый день сын купил гуся, и вдова кормила уже двух птиц. Гуси оказались славной животинкой, терпели, когда их пичкали, и прибавляли в весе.
В декабре повернуло на мороз. Вечером и ранним утром, когда она впихивала гусям в глотку размоченную в воде кукурузу, вода часто замерзала. А ведь вдова всегда теплую воду ставила, только остывала она очень быстро.
Большие костлявые руки старухи с трудом вытаскивали гусей из маленькой клетки, где она их держала. Сидя на корточках возле миски с кукурузой, вдова набивала сю гусиные глотки. Спина просто надвое разламывалась.
Кисти рук и пальцы были исклеваны острыми, зазубренными птичьими клювами.
Очень измучили старуху эти птицы.
Перья гусей пожелтели, спины округлились. Все труднее становилось их подымать.
Вдова часто подумывала, что не по ней теперь эта работа, не по ее силам, иногда даже жалела, что взялась гусей откармливать. Но все же радовалась, видя, как они тучнеют. Судьба двухсот форинтов — будущий доход от ее гуся — была ею уже решена.
Но ведь, кроме ее денег, будет еще двести форинтов. Собственно говоря, это тоже ее подарок, невестке ради них и пальцем пошевельнуть не пришлось. Вдова заработала для них и эти деньги.
Перед рождеством она сказала, что надо бы отнести гусей в приемный пункт.
— Говорили мы вам, мамаша, незачем с ними возиться, — ответила невестка. — А теперь вот изволь нянчись тут с гусями, когда перед праздником и так тысяча дел.
Вдова ни слова не возразила. В праздничную субботу утром приготовила две большие корзинки с ручками. Дно устлала соломой — если гуси и напачкают, на прутьях грязи не останется.
Прежде чем посадить птиц в корзины, она их взвесила. Подозвала и невестку. Шесть с половиной и шесть с половиной.
— Вот хорошо-то, — обрадовалась она, потому что не помнила, какой гусь принадлежит ей, а какой невестке. Так, по крайней мере, рассчитываться легко будет, обе птицы точь-в-точь одного веса. И невестка сама это видела.
— Ну, пойду я, — сказала она молодым, сидевшим в кухне.
— Давайте, мамаша, идите, — ответила невестка.
Вдова покрылась большим черным платком, в одну руку взяла одного гуся, в другую — второго и направилась в гору сдавать птиц закупщику сельскохозяйственного кооператива.
Она могла и зимнее пальто надеть, было у нее пальто, но идти в нем тяжелее. Так ей шагать легче. Когда идешь, ноги не зябнут, только вот голове холодно, но можно покрепче завязать платок.
Дорога в гору была скользкой.
Еще раньше многие говорили, что село по-дурацки расположено, само на горе, а виноградники в долине. Вот и взбирайся, карабкайся как хочешь.
Об этом вспомнила сейчас вдова и подумала, что на самом деле лучше бы село в долине было, а не бог знает на какой верхотуре.
Но раз уж оно на горе, придется туда подняться.
Вообще-то недалеко, туда и обратно не больше трех километров. Но нужно вверх взбираться, а это, считай, все шесть прошла.
— Вот уж не думала, что гуси такие тяжеленные, — пробормотала про себя женщина. Корзины оттягивали ей худые, жилистые руки.
Старуха торопилась.
Она слегка распустила узел платка, задыхаясь и с трудом переводя дух.
— Только шесть с половиной да шесть с половиной. — Она поставила корзинки на снег, чтобы отдышаться.
Гуси щурили глаза на снег, мигали от яркого солнца и вертели с непривычки шеями.
Вдова чувствовала, что не стоило опускать корзинки, поднять их будет тяжело. Она передвинула ручки, но, пройдя несколько шагов, почувствовала, что так еще неудобнее. Старуха снова подвинула их на прежнее место. Резало уже не так сильно, потому что руки в этих местах совсем затекли. Казалось, ручки корзинок повисли прямо на костях. Прутья расплющили увядшую плоть. Кожа,
