Ночной страж - Джейн Энн Филлипс
Она глянула на труп, лежавший на боку в узкой могиле. Разношенные сапоги прямо под ней, тощие голени, выцветшие незастегнутые штаны сползли, обнажив белый скос бедренной кости. Переметная сумка на шее была будто приторочена, банковское клеймо на виду. Голова повернута лицом вверх, как будто он смотрел над сумкой на поверхность. Щеки перепачканы, рот раззявлен, наполовину забит грязью. Винтовка лежала поверх тела в длину, порох не успел отсыреть. Она же – руки стянуты, кулаки по-прежнему сжаты – представляла себе, будто во сне, как прыгнет вниз, едва веревка развяжется, как перекатится на спину, уже схватив винтовку, и выстрелит конфу между глаз. Страшно хотелось почувствовать курок под пальцем, толчок отдачи.
Распусти волосы, сказал он и крепче прижал к себе ее ягодицы. Руки у нее были прижаты у локтей к бокам, пришлось согнуться в талии, чтобы достать до волос – не разжимая кулака, где был спрятан гвоздь. Он впечатал кулак ей в позвоночник, толкая ее дальше вперед. Шпильки кидай на Барта, сказал он.
Она едва дотянулась. Волосы вырвались на волю, шпильки рассыпались. Он рывком ее распрямил, и она увидела прямо перед собой, за прогалиной, тропку между сосной и папоротником. Она знала, что дальше небольшой заросший подъем, свесившаяся ежевичная ветка, свежие сосновые ветки, брошенные на наклонный вход в погреб. Ребенок его не видит. И не слышит ничего, кроме громких слов, воплей, выстрелов. Ребенок ничего не поймет, если Элиза не закричит в полный голос. Смысл слов сотрут слой земли, груда веток, закрытая дощатая дверь.
Он стал ощупывать ее, поглаживать, придерживая за талию, совсем обездвижив. Говорил, я не насильничаю, сказал он. Разве что ворую. Примите и запомните, хоть кружком обведите, уясните, что я такое. Делайте, что скажу. Нагнитесь вперед, задерите юбки. Знали, что я вас учуял, когда зеркальце блеснуло, издалека. Ну, нагибайтесь! Мне нравится. Юбку дальше задерите и поддерните выше. Прижмите к себе.
Она почувствовала, что он сдвинулся, схватил ее по-иному, чтобы приподнять сзади слой ткани.
Протянул одну руку, прижал ей к промежности, сложил пальцы, притиснул спереди, удерживая ее на месте. Делайте, что скажу, выдохнул он ей в ухо, тогда, может, еще вытащите эту свою девчонку из укрытия. Вон там, на той тропке.
У нее вырвался звук, надрывный выдох.
Да-да, видел я, как вы с ней бежите и прячете ее. Нам доводилось выкуривать народ из погребов, и северян, и южан, чтобы забрать у них ценное. Но я детишками не балуюсь. Просто делайте что скажу. Не противьтесь. Повторите.
Она не могла повторить.
Чувствуете, как я вас держу? Как в тисках. Попробуйте пошевелиться – поймете, как крепко. Давайте! То-то. Всё поняли. Приотпущу малость, чтобы дышать могли. Он дотронулся зубами до ее уха, провел языком по закраине ушной раковины, мочке.
Она почувствовала, как он нашаривает в незастегнутом мундире пистолет. Он медленно провел дулом ей по ребрам, сдвинул крепко державшую ее руку, перехватил в нее пистолет, пристроил ей под грудь.
Слышали? Он взвел курок. Дернетесь, попытаетесь вырваться или шелохнетесь без спросу – будет пуля в сердце. Откуда стоите, свалитесь прямо в могилу. Будет вам там с Бартом сыренько, обовьют его ваши полуночные локоны. Но лучше без этого, Миссис. Он провел свободной рукой по ее лобку, почувствовал, как от его касания напряглись все мышцы. Потянулся назад, сквозь обвисшую ткань ее панталон, погладил сзади ее ляжки.
Она сказала, да ладно, не нужно держать меня на мушке.
Нужно, Миссис.
Можем лечь, сказала она.
Я не такой, как другие парни, сказал он. Мне вас вот так вот двигать в удовольствие. Двигать туда-сюда. Так что просто не рыпайтесь, Миссис. Я сам всё сделаю. Он начал мять ей живот, бросил, просунул кончики пальцев под панталоны, которые до того заставил ее натянуть. А мужик-то ваш, говорил он, заделал вам девчонку и двинул на эту великую Войну. С концами. Вас мне здесь оставил. Ладно, давайте про него и подумаем. Он гладил спереди ее голые ляжки, ритмично притирался, выгибая спину, ребром ладони дотрагиваясь до лобка. Потом – сквозь ткань – ухватил его в горсть, кончиком пальца провел по ложбинке. Ах, мех и всхолмие, сказал он и потянулся внутрь.
Нет… Мольба вышла гортанной, вымученной.
Он продолжал ее тереть, ладонь увлажнилась. У вас губы мокрые, Миссис.
Он приспустил ей панталоны, провел влажными пальцами между ног. Расставьте пошире, сказал он и стиснул ее резким движением, перекрыв доступ воздуха. Еще! Вот так. Вы мне всю руку слезами намочили. Кто-то вас научил плакать молча. Еще б и слезы слизывали.
Она напряглась всем телом, ляжками, животом. Но рука его уже была внутри.
Капелька плоти, сокрытая, сокровенная, пульсирующая слезка, затрепетала, как сердечко рыбешки. Напугалась. Метнулась прочь, внутрь нее. Она чувствовала, как он поглаживает ее круговыми движениями кончика пальца, потом хватает твердо и мягко, извлекая на свет волну боли. Нет, нет, нет, вертелось у нее в голове, так угорь вертится между камнями, она повернулась и подхватила ритм, пульсацию. Раскаленный голыш размером с птичий зоб скользнул вверх по горлу. Она хотела срыгнуть его, сплюнуть, но тут спазм проскреб по ней зубами, заставил распялить рот, искривил лицо гримасой боли. Она издала звук. Он притиснул ее крепче прежнего, приподнял над землей. Ноги повисли в воздухе.
Минутку, Миссис.
Она почувствовала, как он расстегнул ширинку – одним быстрым движением – и стянул сзади ее панталоны.
Из двух половинок, как персик, выдохнул он. Погладил ее между ягодиц, едва касаясь пальцем. Брали тебя раньше сзади? Иным нравится, и не только мужикам.
Он стиснул ее, она забилась в исступлении, твердое дуло вжималось в ребра. Нащупала носками землю, чуть переступила вперед, выгнулась лобком вперед, хоть как-то увеличив дистанцию. Он провел влажной ладонью спереди назад, снова нащупал ее спереди, глубоко засунул два пальца, чтобы пригвоздить изнутри и притянуть обратно. Как гвоздь к магниту, сказал он и прижался к ней затвердевшей плотью. Да, я бы мог, Миссис, но я не из таковских. Сегодня не стану. Да, пока не трону, но вы еще сдадитесь. Я только рукой, а потом разойдемся довольные. Вы первая.
Он покручивал пальцами у нее внутри, поигрывал, удерживая на весу, притискивая все теснее, она же сдвинула бедра в сторону, чтобы уйти от напора ласк и прикосновений. И этим его раззадорила. Повсюду – снаружи, внутри, вплотную, губы прижаты к уху – он всосал последний зазор между ними. Она приказала себе ослепнуть и оглохнуть, пустила сердце по тропке средь папоротников к погребу, вырытому в склоне небольшого холма, сквозь наваленные на двери сосновые ветви, проклиная саму себя.
Теперь ни звука, сказал он.
Подхватил лапищей влажный трепет, накрыл, нажал, вдвинул внутрь пальцы, нащупывая, где пульсация всего сильнее. Она замерла под напором, уклоняясь, деревенея. Остаточные струйки потекли по ее ляжкам, а потом он заставил ее встать, крепко прижав тыльной стороной ладони, поставив обеими ногами на землю. Она сперва почувствовала, как подошвы ног наконец-то уперлись в желанную почву, ее собственную землю. Он прижал ее к себе, как будто именно она удерживала их в прямом положении, и начал себя поглаживать. Стоны его означали одно: скоро все кончится. Она почувствовала, как он двигает свободной рукой, сжимая то живот, то грудь, то веревку в склизкой ладони. Его солоноватый запах смешивался с запахом трупа в тесной яме, с железным запахом воздуха. Она открыла глаза, посмотрела в меркнущее небо. Ветер прошелестел по верхушкам деревьев, повернув
