Ночной страж - Джейн Энн Филлипс
Ишь как ты бегаешь, сказал он. Успел вытащить тело из курятника и стоял над ним, целясь в нее из винтовки. Бросай лопату сюда, сказал он. Веревку тоже. А сама ложись лицом в землю, вот тут, у моих ног.
Она легла, он встал на колени, крепко прижал ее одной ногой к земле, вытянул ей руки. Привязал ей к бокам выше локтей, потом перекатил ее, чтобы села, связал запястья спереди. Она смотрела, как он завязывает узел-удавку, продергивает веревку, обматывает ей колени, оставляет длинный конец свободным.
Я могу тебя за собою тянуть, сказал он, или вприпрыжку. Да времени мало. Согласна? Он дернул за веревку, она шлепнулась в грязь. Отвечай!
Времени, повторила она. Да.
Звать меня не конфом, сказал он и улыбнулся. Зови меня Папа. Скажешь – я тебя посажу. Говори!
Папа, пробормотала она, а потом громче: Папа!
Он посадил ее перед собой, в паре футов, вытянул в свою сторону свободный конец веревки. Встал на него, навис над нею, обнажился до пояса, аккуратно сложил мундир и рубаху в сторонке, поверх плаща из оленьей шкуры. Взял лопату и принялся копать, сноровисто, привычно, ровную длинную яму глубиной себе по бедра. Увидишь, я человек полезный, сказал он. Убиваю вредителей, рою могилы.
Элиза смотрела, как он копает. Был он крепким, откормленным, в густых каштановых волосах играло солнце. Штаны на нем были от формы конфедератов, с армейскими пуговицами на ширинке. Сидели ловко, как вторая кожа. Похоже, украл у кого-то одного с ним роста, но тот был худощавее и уже умер. Она приказала себе не глядеть в заросли ежевики и на дорожку, даже изредка не поглядывать, поэтому смотрела мимо него на небо, выгнувшееся над хребтом. На востоке облака сбились в бугристые бороздчатые серые скосы. За ними сквозила прозелень. Она молилась, чтобы он копал быстрее, гадала, сумеет ли подобрать правильные слова. Нет, пусть сам говорит. Чем больше она скажет, тем меньше шансов. С другой стороны, КонаЛи должна слышать ее голос.
Эй, мистер, окликнула она. Веревка давит.
Вы с кем разговариваете, Миссис? Скоро гроза начнется. Мне нужно спешить. Он глянул на нее, не прекращая копать, осклабился. С Папой говорите?
Я с вами говорю, откликнулась она.
Он поджал розовые губы, огляделся. Навернул конец веревки на руку, шагнул в яму. Почти по колено ушел в землю. Продолжил копать, неизменно стоя к ней лицом. Мне нужно свалить отсюда, пока не польет, сказал он. Здешние тропы живо размоет. А, ну да, вы же тут живете. Мы б вас, может, и не нашли, не блесни зеркало. Вы, небось, нас за кого других приняли, вот и стали сигналить.
Комья земли ровным бортиком ложились у края могилы, а он закапывался все глубже.
КонаЛи обронила зеркальце на крыльце. Элиза вроде как заметила, как он подобрал его, когда она побежала за винтовкой, а бородатый бросился в погоню.
А мужик-то твой где, сказал он сокрушенно. Бросил тебя тут. Без детишек, без лошади. Бросил на волю паразитов и ненастья. Оно… печально. Но времена всяко последние. Он приостановился, глянул в ненастное небо. Похоже, скоро гроза начнется. У меня плащ олений есть, деньги не промокнут. Или остаться тут с вами на пару дней?
Оставайтесь на ужин, сказала она, довольно громко. Вы ж докопали.
Не могу, Миссис. Но, может, мы еще споем песенку до моего ухода. Он бросил на нее взгляд. А потом мне двигать надо. Закапывать вам самой.
Взбаламученные тучи рассекла вспышка молнии. Элизу будто оглушило, ей показалось, что она умерла, а КонаЛи не хватит росту, если лить будет долго и погреб затопит. Был лишь один случай, когда припасы их всплыли во время дождя – и перепортились. Но этот погреб нарочно копали для того, чтобы спрятанный там ребенок не мог вылезти наружу, когда захочется. Уклон пола обычно помогал, вода не доходила до каменных полок, где лежали мешки с картофелем, яблоками, луком, колоды с сушеными овощами, вяленой солониной, стояли кувшины, запечатанные воском. И все равно, если он ее не убьет, Элиза сложит в одном конце горку из камней, незаметную для того, кто просто заглянет внутрь. Что бы ни случилось, у ребенка должен быть шанс. Она много раз говорила КонаЛи, чтобы та ни за что никуда не выходила из погреба, только к маме на ручки, но сейчас до нее не дотянешься.
Элиза смотрела, как мимо пролетают комья земли. Он ушел в яму по грудь – сильный, совсем не из тех оголодавших бродяг, с которыми ей приходилось иметь дело раньше. Явно поднажился на Войне. Зачем было ее связывать и заставлять смотреть, как он копает? Приятеля он решил похоронить, чтобы забрать деньги, похищенные ими совместно, и замести следы, но эта могила может оказаться и ее могилой. Но сперва он что-то задумал, и ему нужно было, чтобы при этом она была живой. Она сжала в ладони гвоздь, подумала, что нужно было сразу изобразить восхищение, но теперь уже поздно. Он видел, как она заколола его товарища, пусть и добил он его своей рукой. Как подманить его поближе, чтобы воткнуть гвоздь в шею? Разодрать большую вену вдоль, тут уж кровь не остановишь. Нужно, чтобы он оказался к ней лицом, совсем рядом, а у нее были бы свободны руки. Она вспомнила, как он подначивал второго, прикидывался, что смотрит. Не стал сразу останавливать. Он наверняка стащил денежки янки, подкупил Барта, когда тот вмешался, но с самого начала планировал того убить – а она оказалась удобным средством, развлечением. Папа. Она па-пала ему в руки. Внутри пахнуло холодом. Он думает, перед ним кролик, завороженный дыханием лиса. Она крепче сжала гвоздь в кулаке.
Он тем временем вылез из могилы. Положил труп ровно, вытащил ее нож из груди, вытер о траву, перекатил покойника набок. Показал ей ее винтовку, бросил в могилу. Потом можете забрать, сказал он, когда глаза у нее округлились. А то зимой с голоду помрете, если не застрелите себе оленя.
Она заметила, что конец веревки он держит в руке. Он подошел к ней, на лице синеватая щетина, будто шерсть на морде у зверя, подтащил ее ближе к яме. Бросил конец веревки себе за спину и встал над ней, стряхивая землю с плеч, с груди. Взял рубаху и мундир, надел, плащ из оленьей шкуры, в подкладку которого были зашиты деньги, не тронул. Нож ее лежал сверху. Рубаха, незастегнутая, свисала поверх штанов. Потом он внезапно присел на корточки и ослабил узел у нее на лодыжках. Потер красный след от веревки, ощупывая; подумала она – прежде чем сожрать.
Я все гадаю, чего вы не выстрелили, сказал он. Ведь наверняка целитесь метко. Могли же раз-другой заметить нас сквозь деревья, но, видимо, решили, что мы пройдем мимо. Сидели тихо, в надежде, что я не разберусь, что вспышки эти долетают именно отсюда. Он поднялся, грубо вздернул ее на ноги, развернул, крепко прижав к себе ее
