История с продолжением - Патти Каллахан
Семья из трех человек жила в бестолково построенном, крытом коричневой черепицей доме, с простирающимся за ним наделом из нескольких акров покрытой лесом земли. В каждой комнате были горы книг, в холодные месяцы жарко топились печи. У Бронвин была копна каштановых волос и большие карие глаза, жадно впитывающие все вокруг. Как в историях, которые она позднее сочинит, девочка видела душу и свет в любом живом существе природы. В стенах дома ей было душно, если она не читала и не писала.
Бронвин упивалась общением с живой природой: выкапывала семена, корешки, доискиваясь ответа на не дающие ей покоя вопросы. Каков смысл всего сущего? Какая сила заставляет все расти? Кто и что она в этом мире? Больше всего занимало ее то, чего она видеть не могла, что лежало за пределами ее глаз и познания, тот незримый и неведомый мир, который она считала реальным и достижимым. Нужно только приложить достаточные усилия, чтобы попасть туда.
Она строила форты в лесу и настаивала, чтобы мать и отец ночевали там с ней, ибо боялась упустить нечто важное, что способен сообщить ей мир природы. Она собирала цветы, останки насекомых и камни. Раскладывала все эти находки на подоконниках и полках по всему дому. Она перетащила к себе в комнату пишущую машинку отца и начала сочинять истории о феях и воображаемых существах.
Мать рассказала ей легенду про Тир-на-Ног и волшебный мир, находящийся под землей в Ирландии, где время течет по-другому: один год там равен одной минуте нашего мира. Бронвин поверила в этот мир и мечтала создать точно такой же. Марта научила дочь латыни и греческому, и Бронвин разговаривала на них столь же свободно, как на английском.
Сверстники сторонились Бронвин – факт, которого она не могла понять. Подвергаемая насмешкам за свое пристрастие к астрономии, природоведению и литературе, она так и не сумела поладить с окрестными детьми. Сидя на холме рядом с домом, она наблюдала за детскими играми и чувствовала себя изгоем, что одновременно злило ее и глубоко ранило. Годам к восьми девочка пришла к выводу, что единственными друзьями ей могут стать только те, что созданы силой ее собственного воображения, принялась конструировать свой фантастический мир, а заодно свой язык.
Взрослые, навещавшие родителей и заводившие в гостиной разговор про академические теории, утомляли Бронвин.
– Найдите друзей поинтереснее, – посоветовала она однажды папе и маме, после того как просидела какое-то время на верхней ступеньке лестницы, слушая беседу.
Марта и Уэнделл не решились завести других детей, ибо кто мог сравниться с развитой не по годам Бронвин? Никто. Произведя на свет ребенка, наделенного таким умом и воображением, они пришли к выводу, что им дано больше, чем о том способны мечтать любые родители. Любой другой сын или дочь стали бы разочарованием.
На свой восьмой день рождения Бронвин надела платье из розовой тафты и повязала на голову ленту из желтого шелка. Задув свечи на именинном ангельском пироге, она объявила, что намерена сделать родителям подарок. Все те часы, проведенные ею за пишущей машинкой, были не пустой забавой. Она сочинила книгу, озаглавленную «Срединное место», – волшебную повесть о маленькой девочке по имени Эмджи, способной перемещаться между миром людей и миром фей.
– Вы еще увидите, – заверила она их. – У книги захватывающая концовка, которая заставит вас ждать продолжения.
Бронвин обладала способностью нагнетать интерес и драматизм, так как прочла достаточно книг Шекспира и Киплинга, Диккенса и Мелвилла, чтобы осознать наличие в сюжете конфликта и тайны, любви и ненависти, добра и зла.
На празднике присутствовали еще взрослые: три старшие двоюродные сестры и две пары дедушек и бабушек, тетя и дядя. Но только родители поняли, что это не шутка и их восьмилетняя дочь действительно написала роман.
Однако познакомиться с той версией «Срединного места» никто так и не смог. Ночью темные густые тучи разразились бурей в небе Нью-Гэмпшира. Страницы лежали на кухонном столе, перевязанные голубой ленточкой. Смерч обрушился на тихие окрестности, сорвал кровлю с дома Фордхемов и затопил первый этаж. Рукопись Бронвин оказалась рассеянной по полям и лесам Уиллингема. Она была утрачена навсегда.
Месяцами окрестные жители, не понимая, что перед ними, находили то тут, то там страницу, наверняка остатки чего-то большего, только неведомо чего, и отправляли листы в мусор или оставляли валяться там, где нашли.
Дом Фордхемов накрыли брезентом, рабочие откачали воду с этажей и осушили ковры, а Бронвин тем временем неделю за неделей обыскивала лес в поисках своей рукописи. Со слезами она говорила родителям, что, наверное, это Эмджи наслала бурю, чтобы помешать истории быть рассказанной. Эмджи, не желавшая, чтобы о ее существовании стало известно.
Тут у родителей девочки впервые закралась мысль, что Бронвин, быть может, обладает чересчур живым воображением и что изоляция от других детей не пошла ей на пользу. Впервые они задумались о том, как помочь ей, прибегнув к услугам специалиста по проблемам вундеркиндов.
В соответствии с указаниями психиатра расписание дня Бронвин стало более жестким, ее учебные занятия более сфокусированными, к ним привлекли наставников. В помещенной в эти рамки душе Бронвин поселилось семечко недовольства, прораставшее с каждым днем. Ее свободу ограничили, на фоне меланхолии расцвел страх. Путь к избавлению от чувства, прежде неведомого ей и не поддающегося определению, был один – сочинять. Бронвин не могла позволить Эмджи остаться развеянной по ветру. Она стала писать роман заново, на этот раз печатая через копирку, подсмотрев этот способ у матери, готовившей статьи для газеты.
Ей пришлось начать с начала, с нуля, и на этот раз, когда в одиннадцать лет она закончила воссоздавать роман, ее родители поняли, что то, чем они некогда гордились, оставило на психике их дочери рубец слишком глубокий, чтобы зарасти. Воображение Бронвин было слишком ярким и красочным, и это пугало семью. Девочка верила в собственные фантазии. Она рассказывала им о своем мире, лопоча на придуманном ею самой языке, и утверждала,
