История с продолжением - Патти Каллахан
Побуждаемый стремлением побольше разузнать о писательнице, бумаги которой попали в коллекцию отца, Чарли стоял в очереди перед расположенной за углом родительского дома библиотекой, придя за пятнадцать минут до открытия, и ждал, когда отопрут двери. Тем холодным ноябрьским утром люди в очереди судачили про новую пьесу Агаты Кристи, премьера которой предстояла в театре «Нью-Эмбассадорс», про железнодорожную катастрофу на станции Харроу-энд-Уилдстон, спорили насчет политики Черчилля. Чарли кивнул знакомому, вышедшему в парк выгулять бигля.
Американка Клара Харрингтон и ее восьмилетняя дочь должны отплыть через две недели. Они отказались от предложенных им билетов и купили их сами. План действий Чарли Джеймсона был прост: передать найденные бумаги, избавив библиотеку от этих заклятий и потаенных слов, и заняться дальнейшим улаживанием дел, связанных с наследством отца. Мать часто говорила, что планы действий Чарли редко исполняются, как задумано: любопытство разворачивает его, в точности как прилив сбивает с курса непришвартованный корабль. И она права. Ему никак не удавалось избавиться от накрепко засевших в голове мыслей про эту пропавшую писательницу. С неделю он искал материалы и читал, пытаясь разобраться в жизни автора и понять, зачем потребовалось ей выдумывать новые слова, только чтобы они оказались в итоге в коллекции Каллума Джеймсона.
Тяжелая деревянная дверь отворилась, Чарли поднялся по мраморной лестнице здания шестнадцатого века и прямиком пошел к любимому столу под карнизом в отделе философии. Не далее как восемь лет назад задняя часть библиотеки попала под бомбежку, пострадали шестнадцать тысяч томов, но здание по-прежнему гордо высилось, покрытое лесами и строительной пылью. Каждая его комната представляла собой приют для читателя, с полками от пола до потолка, плюшевыми креслами; это был лабиринт помещений и переходов, изобилующий потаенными уголками.
Горе – причудливая и тягостная ноша – заставляло его метаться от апатии к маниакальной деловитости, от кутежа на всю ночь до недели в полном одиночестве, за время которой он готов был слышать только щебет птиц и любоваться лишь видами природы, пробуждающими в нем тягу к живому, растущему и цветущему. Теперь же он словно погрузился в мир другого человека и испытывал облегчение, входя в знакомую, освещенную электричеством комнату, где в длинных дубовых столах отражался свет бронзовых ламп.
Как любил он это здание! Если, конечно, можно испытывать чувства к зданию, а Чарли не видел причин считать иначе. Есть люди, которым нравятся еда или музыка, но его завораживали этажи историй внутри этих каменных стен. Вирджиния Вулф, Брэм Стокер и Агата Кристи – все они искали вдохновение или писали в этом викторианском особняке, словно построенном из книг. Это таинственное место с тридцатью семью лестницами и семнадцатью с лишним милями полок околдовывало его. Он думал обо всех тех сокровищах, которые здесь таились и сберегались.
Проходя мимо отдела мифологии, он ощутил тоску по ушедшему отцу, резкую, как удар в грудь.
– Мистер Джеймсон! – зычно окликнул его кто-то.
Чарли обернулся и увидел, что к нему идет Т. С. Элиот, недавно назначенный президентом Лондонской библиотеки. Он не встречался с Томасом со дня похорон Каллума и надеялся, что его не ждет новая порция соболезнований. Чарли положительно устал помогать другим людям облегчать свое горе по его умершему дорогому отцу.
– Привет, Томас. – Чарли протянул руку. – День добрый.
– Добрый день, приятель. Изыскания ведешь? – Акцент у Томаса был скорее бостонский, чем британский, как будто он не переехал в Англию еще до того, как ему исполнилось двадцать пять. Впрочем, облаченный в твидовую тройку, с белым воротником и темным галстуком, выглядел он совершенным англичанином.
– Ищу сведения об американской писательнице по имени Бронвин Ньюкасл Фордхем.
Томас воззрился на Чарли, нахмурился, пригладил маслянистые волосы.
– Имя кажется знакомым.
– Она была знаменитым американским автором и пропала в тысяча девятьсот двадцать седьмом году. Написала в тысяча девятьсот девятом популярную детскую книгу. Вот и все, что мне известно.
– Ах да! Она ведь тоже уроженка Бостона, теперь припоминаю. Сочинила ту книжку для детей. Но тебя-то что привлекло?
– Любопытство, не более того. Заинтересовался в последнее время литературными загадками, вот и всплыло ее имя. Полагаю, в библиотеке найдется что-то полезное.
– Уверен, что мы найдем. – Элиот широко раскинул руки, словно обнимая викторианский храм литературы. – Есть мнение, что это здание следует снести. – Он потер чисто выбритую щеку. – Кощунство. Цивилизация понесет страшный урон от воплощения этой идеи. – Поэт тряхнул головой, будто хотел развеять дурной сон. – Ступай, продолжай работу. – Он помедлил немного. – Мне страшно не хватает твоего отца.
– Мне тоже. Спасибо.
Томас пошел дальше, а Чарли продолжил путь к своему любимому столу: два пролета вверх по лестнице, налево, потом спуститься по боковой лесенке, и обнаружил, что стол уже занят.
Вместо того чтобы устроиться в темно-бордовом с кремовым читальном зале, он положил портфель и пошел к стойке библиотекаря справиться насчет книг Фордхем или литературы о ней.
Пару часов спустя он листал том «Вундеркинд: беспокойная и трагическая жизнь Бронвин Ньюкасл Фордхем». Написанная ею детская книга «Срединное место» лежала рядом неоткрытой. Биография содержала полицейские рапорты, собранные по крохам сведения и историю ее жизни. В книге имелась только одна фотография высокой, худощавой женщины; она стояла в лесу, глядя через плечо.
Делая пометки в блокноте, Чарли погрузился в полную загадок жизнь писательницы. Выяснилось, что Клара Харрингтон из Южной Каролины, мама восьмилетней дочери, сама оказалась брошена в восемь лет матерью, в фигуре которой угадывались удивительные и трагические черты.
Из книги он понял, что Бронвин страдала от своей гениальности, а затем получила травму в семье, которая сначала считала, что оберегает ее, не пуская в школу, а затем постепенно отреклась от нее.
Выдержки из книги Брайана Дэвиса
«Вундеркинд: беспокойная и трагическая жизнь Бронвин Ньюкасл Фордхем»
Бронвин Ньюкасл Фордхем была рождена, чтобы стать писательницей. Когда она появилась на свет в лесистом краю Нью-Гэмпшира в 1897 году, никто не догадывался, как рано суждено осуществиться этому пророчеству. Марта и Уэнделл, ее мать и отец, осознали одаренность дочери, когда та десяти месяцев от роду заговорила связными предложениями. В два года Бронвин знала все буквы и обозначаемые ими звуки и рисовала эти буквы мелками на цветной бумаге, стараясь складывать их в слова.
Эпитет «гений» произносился сперва с надеждой, а затем со все более крепнущей уверенностью. Сохранением генетической линии предков и мудрым выбором партнеров Марта и Уэнделл непроизвольно, но с гордостью явили миру истинного вундеркинда.
