Та, которая свистит - Антония Сьюзен Байетт
Ник Шайтон присвистнул. Не собираются ли они забаррикадировать Театр, или устроить сидячую забастовку, или…
– Мы им дадим прикурить, – отозвался Джонти Сёртиз, пышущий воодушевлением. – Будем подбрасывать, чтобы они не знали, откуда берется, а потом, капля по капле…
– Они уж поймут откуда.
– Нет, не поймут и не узнают. А меня не спрашивай. Чего не знаешь, того не расскажешь. Начнем с мелочей, с досадных пустяков, пусть надеются: это все, это все, а это, конечно же, будет не все. Хороший командир не дает бойцам почувствовать, что продвигаются слишком быстро, слишком далеко… Но – никакой стихийности. До поры.
– А это что такое?
– Это для финала. В свое время узнаешь.
Он тряхнул гривой и жизнерадостно улыбнулся. Ник Шайтон почему-то был и уязвлен, и восхищен.
– Мы ведь не дадим ему выступить? – произнес он.
– Еще чего! Но сначала надо, чтобы у него поджилки тряслись. И у остальных тоже. Вот так-то. Тогда и грянем. Тогда-то самое время грянуть. Для дела Революции. – Он снова ухмыльнулся. – Ну а до этого – хорошенькие фейерверки, поводы для переполоха и отвлекающие маневры…
* * *
Открывалась конференция докладом Хедли Пински. Он стоял посреди круглого зала, окруженный рядами синих бархатных сидений, глаза скрывались за поблескивающей голубизной очков, белый пиджак, под которым виднелась небесная синева рубашки, выделялся светлым пятном. Тема доклада – «Метафоры материи и мышления».
Он начал с комплиментов в адрес Вейннобела, который, по его словам, попытался составить схему развития разветвленных форм языка, семена или зародыши которых, как он сам убежден, потенциально заложены в развивающемся человеческом мозге еще до рождения. И ветвистые графики гипотетической грамматики напоминали окрашенные по методу Гольджи дендриты и синапсы – что, так сказать, показывает их связь с физикой и химией, да и с метафорами. Термин «дендрит» произошел от греческого слова, обозначающего дерево, и термин появился по аналогии. Человеческие существа не могут мыслить без метафор и аналогий такого рода, и потенциал действия для электрического скачка к сравнению должен был родиться вместе с разветвлениями грамматических форм в мозге эмбриона. Но сегодня давайте сделаем все эти красивые метафоры, при помощи которых люди пытались мыслить о мышлении, прозрачными, зримыми, животрепещущими.
Нет никакого сомнения, что мозг, нервная система и мышление – это одно и то же. Нет, продолжал Хедли Пински, никакого «призрака в машине», никакой внешней и невидимой души, никакого духа, пришедшего из рая, ада или желудка, где-то помимо этого сложного многослойного куска белого и серого вещества и его отростков и пульсаций. Когда-то все психоаналитики – сам Зигмунд Фрейд – были неврологами, пытались отыскать такие феномены, как повторяющиеся внушения, в замкнутой цепи нейронов. Но теперь гуманитарные науки от неврологии отошли. По крайней мере, отчасти это было связано с тем, что им не нравились метафоры. Было очень сложно создать философию мышления, которая не сосредоточивалась бы на каком-то языке.
Его самого привлекает мысль о такой науке о разуме, которая имела бы дело с тем, что является языковым объектом лишь в приближении. Мы называем нечто, но именами это нечто не исчерпывается и не ограничивается. Мы не знаем, как действует это нечто и что собой представляет. Физикам помогла понять природу атома аналогия с Солнечной системой, планетами, движущимися вокруг Солнца. Это помогало, но и мешало, ведь электроны, позитроны и нейтроны не похожи на планеты, движущиеся вокруг Солнца.
Он порассуждал об образах из механики, использовавшихся для описания разума. Создатели кибернетики придумали своей науке название, метафорически употребив греческое χµβερνητηs, что значит «кормчий», и это породило у людей представление о мозге как о некоем разуме, ведущем прекрасно сконструированное судно сквозь волны хаоса, или, возможно, некоем создателе системы, вычислительной машине, наместнике, действующем в другой системе.
Он говорил о глубоком человеческом неприятии идеи о мышлении как механизме или о механизмах мышления. А ведь источников подобной идеи было много, источников часто парадоксальных. Это и старое представление о Боге-часовщике, и человеческая потребность вообразить творца-чертежника, конструктора всего, что работает слаженно и четко. Позднее появился совсем иной страх – перед автоматами, искусственными, неживыми существами, которые могут петь, танцевать, вычислять и могут научиться воспроизводить себя. Этот страх перед машиной во многом определил ту тревогу, которую в свое время вызвало сделанное Гальвани открытие «живого» электричества – механических подергиваний отрезанных лягушачьих лапок, прикрепленных к магнитам.
Брали метафоры и из сферы коммуникации и их же браковали. Такие слова, как «программа», «код», «информация», «транскрипция», «шифрование», «сообщение», «перевод», были изначально придуманы не для описания работы нейронов мозга или физических механизмов вычислительных машин. А заимствованы они были из фактических описаний письма и речи, из человеческого языка, говорящего о самом себе.
Он рассказывал о психологических метафорах: «вход» ощущений в мозг, «воспроизведение» внешнего мира в виде «представления» внутри головы. Говорил о прекрасной идее эпохи Возрождения, вытекающей из всего вышеперечисленного, согласно которой физический мир, растительный мир, геологический мир, с существами, которых Адам нарек в Эдемском саду, были, так сказать, подписаны Богом – названия присущи самим вещам, являясь, так сказать, их природой.
Он рассказывал о механических метафорах, почерпнутых из мира вычислений. Называть определенные модели поведения, реакции на стимулы, желания или отвращения «встроенными», «запрограммированными» – значит затушевывать столько же, сколько и освещать в физиологии психических процессов, ведь никакой проводки там нет, как нет и никаких программ, а связь постоянных функций и воспоминаний со случайными или «свободными» движениями не похожа на схему принятия решений у вычислительных машин.
Он рассказывал об опасностях аналогии: слишком бездумно явления нейробиологического мира мы описываем в категориях простого электромагнетизма и химических реакций; безответственно упрощаем экономику, переводя всю человеческую деятельность в фунты, шиллинги и пенсы, отчеканивая ее в валюте. Но различия бесконечно более поучительны, чем аналогии, заявил Хедли Пински. Аналогия проводится, когда словесно выраженная мысль дает сбой. Нам нужна философия языка, иначе не разобраться в прекрасных и роковых хитросплетениях, в которые нам – не изначальным замыслом, а фактом формирования эмбриона – суждено вплестись с помощью слов. Но мысль – это
