Та, которая свистит - Антония Сьюзен Байетт
Письмо Гусаксу и письмо Люси Нигби остались без ответа. Лук рассудил, что не весь же периметр охраняется круглые сутки. На рассвете он возобновил наблюдение за улитками. Пришлось порыскать: та самая кишащая улитками стена, увы, находилась рядом с местом, где Ганнер хранил свой мотоцикл и где стояла батарея-курятник. Лук решил, что эти постройки, вероятно, используются, и попытался подсмотреть через отверстия в заборе. Он слышал, как бегают и суетятся куры, слышал пигалиц, но не людей. Нет, не концентрационный лагерь. Ни вооруженной охраны, ни сторожевых вышек. Он вернулся затемно с пилой и лопатой и, оторвав треснувшую доску, проскользнул внутрь, а за собой вставил новую цельную доску. Занялся разведкой. Птицы с фермы, завидя его, разбегались кто куда. Окна строений были покрыты пылью, двери настежь. На следующий день он пришел тоже затемно, на этот раз с черным рюкзаком за плечами. Пришлось припарковаться подальше, а вещи перетаскивать через вершину холма, по пересеченной местности. Сделанная им брешь в заборе осталась нетронутой, и немного спустя он почувствовал, что можно совершать регулярные предрассветные вылазки, записывать передвижения улиток, наносить новые синие пятна, считать. Все это переполняло его какой-то злобной энергией.
В темном уголке души он возлагал ответственность за бегство Джона Оттокара на Фредерику Поттер, не думая о том, какую роль мог сыграть он сам, не говоря уже о Поле-Заге.
Он тоже смотрел астрологический выпуск «Зазеркалья». И его отношение к ней от робкой симпатии вернулось к полумашинальной враждебности.
Фредерика не знала, стоит ли поминать Джона Оттокара, отсутствие которого было сильнее иного присутствия. Она улыбнулась Луку своей телевизионной улыбкой и сказала, что с большим нетерпением ждет его доклада о размножении. Лук просиял. Фредерика еще лучезарнее продолжала, что надеется на интервью с ним. Выбранная им тема наверняка заинтересует телезрителей. Лук сказал, что не в восторге от телевидения, все-то оно опошлит. И даже хуже.
– Хуже? – спросила Фредерика, по-прежнему излучая дружелюбие.
– Ну в каком свете выставили вы вице-канцлера? Не стыдно? Позволить этой женщине опозорить себя – да и его – на глазах у миллионов. Распространяя при этом опасную ложь.
Фредерике представилось, как на фоне первозданного ландшафта распространяются грибковые споры. Взорвался гриб-дождевик. Слова Лука возбудили в ней боевой задор, тем более что к вице-канцлеру, который был по-своему добр к ней, она относилась с участием.
– Да ладно вам. В астрологии нет ничего страшного. Своего рода поп-поэзия. Люди начинают мыслить метафорами. Составлять перечни, сопоставлять. Людям это нравится. По-своему очень красиво.
– Ничего себе красиво! Это все ложь, выдумки, и выдумки вредные, потому что мешают людям мыслить. Эта женщина опасна.
– Нелепая. Но что ни говори, держалась она молодцом.
– Все равно что смотреть в окно, затянутое отвратительной паутиной, и говорить: вот оно какое, небо, – не унимался Лук.
– Помилуйте, вы же ученый. Если там и правда паутина, вам следует ею заинтересоваться. Нельзя же сказать, что ее там нет. Есть, и уже не одно столетие.
Лук растерялся. Но тут же перешел в наступление:
– Нет, нет! Это гнусные, ложные формы мышления.
– Их породил наш мозг.
– Но это мертвые формы. Они гораздо менее интересны, чем… чем реальные вещи.
– Реальность – это то, что мы ею считаем.
– Нет, неправда. Это то, что есть. Вы же умная, как вы можете с этим спорить?
– Не я предложила позвать ее на передачу. Это Уилки, он любит похулиганить. И попал в точку: мы получаем сотни писем, зрители жаждут вот такого – астрологии, алхимии, спиритизма…
– Так вот почему…
– Можете не продолжать. Я знаю. Я тоже терпеть не могу Элвета Гусакса. И он гораздо опаснее, он-то явно в своем уме.
Тени Джона Оттокара и Пола-Зага пронеслись между ними.
– Сколько я ночей не спал, когда готовил доклад. Он слишком пространный. И бессвязный какой-то, – признался Лук.
Утешать его, подбодрить что-нибудь дежурным вроде «Ну-ну, все будет хорошо» – попахивает высокомерной снисходительностью. Фредерика только пообещала, что обязательно послушает его доклад. Если только студенты все не сорвут.
– Пока что были только плакаты и подозрительно безобидная небольшая демонстрация.
Организатор этой самой демонстрации Ник Шайтон тем временем встречался с Деборой Риттер, Грегом Тодом, Вальтраут Росс и Джонти Сёртизом. Он знал, что демонстрация – только начало, и с тревогой подозревал, что кое о чем ему не рассказывают. Комната в домике изменилась: нет, ее не прибрали перед важными событиями, но, наоборот, еще сильнее загромоздили. У одной стены стояли четыре очень больших предмета, похожие на спальники, накрытые старыми одеялами. Рабочий стол Грега Тода был завален размноженными на ротаторе и сшитыми листами какого-то документа. Вместе с Вальтраут Росс они собирали их в пачки.
– Пришли, – сказал Сёртиз. – Боялся, что не успеют.
По рукам начали ходить переводы выдержек из «фашистской» статьи Теобальда Эйхенбаума 1941 года «Helder und Herde», в которой он опирался на главу из книги Фрэнсиса Гальтона «Исследования человеческих способностей» под названием «Стадные и рабские инстинкты». Эйхенбаум исследовал поведение в стадах, стаях, косяках – везде, где массовость кажется залогом безопасности. Он наблюдал, какое воздействие на хищников оказывают скопления и перемещение потенциальной добычи. Также, вслед за Гальтоном, он занялся сравнением интеллекта дикого и одомашненного скота и сравнением с цивилизованными, «домашними» людьми. Гальтон утверждал, что люди унаследовали от некоего стадного первобытного предка то, что он, возможно, злополучно назвал «рабской» установкой, – уклонение от ответственности, неспособность мыслить самостоятельно. Он считал, что демократия и тщательный отбор умных особей (евгеника) повысят общий уровень ответственности человечества. Гальтон также считал, что современный одомашненный скот более независим, чем его дикие собратья, потому что более агрессивные и своенравные особи не «отсекаются» от стада львами и леопардами, а размножаются сами. Эйхенбаум тонко сместил акцент – во всяком случае, на уровне языка – и использовал фразы, заимствованные из лексикона национал-социализма, проводя мысль о том, что существуют высшие и низшие расы скота (и людей), одни из которых герои, а другие рождены, чтобы стать рабским стадом или быть уничтоженными.
Грег Тод написал красноречивое предисловие к этой работе, напечатанной на бумаге, которую он назвал «дерьмово-коричневой». Оно начиналось словами: «Имеет
