Та, которая свистит - Антония Сьюзен Байетт
Наблюдал он и за Фредерикой Поттер, которая, должно быть, уже умела улавливать состояние собеседников. Она начала с тривиальных, простых вопросов. Астрология – это ведь не разделы с предсказаниями в газетах, так ведь? Астрология существовала всегда, ее использовали для объяснения исторических событий, человеческой психики и движения небесных тел, ведь так? Ева принялась разводить свои обычные рацеи – многословно, злобно, почти угрожающе. Как бык, подумал он, нет – как корова, которая бросается на развевающийся плащ из розового шелка. Ей стало легче оттого, что она, как и все, открыла рот. Она сказала, что луна, вопреки здравому смыслу, тянет за собой моря, а ничтожные человеческие жизни – это часть больших космических процессов. И на протяжении веков люди – некоторые люди – научились чутко эти процессы и связи распознавать. Астрономия, по словам Гусакса, вышла из астрологии, как химия – из алхимии, и есть два способа взглянуть на все древнее: один – понять, что все это было очень человеческое, очень-очень человеческое, не заблуждения, но ключи к нашей собственной природе, как гены и хромосомы. Так же и сны. При этом у всего есть свои недостатки. Но и своя сила.
Поговорили о Джоне Ди[85] – личность передачи, – о его оккультных знаниях, их значимости для человечества. Поговорили о том, что во многих современных культурах и обществах до сих пор ничего не делается без консультации с астрологом. Гусакс сказал, что контркультура знает о стародавних духовных формах, глубоко занимается их возрождением, с тем чтобы, так сказать, снова пролить на них свет…
Осмотрели предмет вечера – небесный глобус эпохи Возрождения, на котором были изображены существа, рассредоточенные в темноте: рак и скорпион, бык и овен, козерог и рыбы. Фредерика призналась, что в детстве воспринимала их как поэтические образы, выдумки, то, чего не было – но, по вашим словам, было. Она никак не уразумеет, что такое небесный глобус: земной глобус – это понятно, но ведь вне его бесконечности, а это лишь условное изображение в форме шара.
Леди Вейннобел, оскалившись в улыбке далеко не миролюбивой, заметила, что Фредерика, скорее всего, была – а вероятно, и сейчас остается – несмышленышем: да, это поэтическое выражение истины, но такой истины, которую все ваши – она пренебрежительно махнула рукой, сотрясая декорации, – молекулы и тому подобное выразить не в состоянии и не выразят никогда. В голосе заклокотали какие-то новые нотки. Творец, продолжала она, хотел создать мир, в котором Он был бы Творцом существ одушевленных, связанных со всеми мыслимыми областями природы самым тесным образом. Каждое одушевленное существо имело бы свою форму, клешню и рог, плавник и щупальце, которые соединяли бы его со всей Вселенной. В древних мифах об этом говорится. Современный же человек препарировал все своими органами чувств и породил новое невежество.
– Инстинкт – более чуткий и мудрый проводник цельности природы, ведущий нас к мудрости превыше человеческого понимания. Мы, люди, научились передвигаться по воздуху и по воде, но неестественно, неловко, и с каким ущербом для земли, для воды, для воздуха. Так вот, знаки – это фигуры, которые направляют нас вспять…
На экране – ее широкое, сосредоточенно-напряженное лицо. Герард Вейннобел встал, будто хотел схватить стеклянный ящик и разбить, как будто так он ее остановит. Фредерика Поттер продолжала со светской непринужденностью:
– Знаете, тем из нас, у кого человеческий знак, приходится нелегко. Когда покупаешь керамическую кружку, или коврик, или что-то еще со своим знаком, то рак, или скорпион, или рыбы – это красиво. Козероги, овны и быки тоже выходят неплохо. Даже Стрелец ничего. А вот Дева и Близнецы всегда пошловаты, сентиментальны. Вроде диснеевской Белоснежки или безвкусных типовых статуэток Девы Марии со слащавой кукольной мордочкой. Я знаю, ведь я сама Дева.
Камера отъехала от Евы, чьи длинные фразы прорезали взбитую Фредерикой словесную пену, как морские водоросли. Вице-канцлер смотрел на улыбчивое лицо ведущей, современное, обыкновенное, вселяющее уверенность.
Леди Вейннобел не смогла удержаться от неизбежного вопроса:
– Вы, значит, Дева?
– Вы удивлены?
– Нет-нет. Я сразу поняла, что вы Дева.
– А Девы – они какие?
– Замкнутые. Смотрят в себя, отгораживаются от внешнего мира. Они невинные и от тайнознания далеки. Но вообще-то, за эту оторванность от реальности приходится дорого платить.
Гусакс вступил в разговор и предложил Еве диагностировать его – определить его знак. Он Стрелец, ответила она и попала в точку, боевой конь и лучник, животное и полубожество, два существа в одном. Леди Вейннобел испачкала зубы помадой. Разговор постепенно перетекал в русло многих, многих прошлых разговоров и плавно завершался.
Вице-канцлер успокоился: могло быть гораздо хуже. Раз уж она там оказалась. Сколько миллионов ее услышали, лучше не прикидывать. Разумеется, вполне возможно, даже вероятно, что в ее словах для них больше смысла, чем в его объяснениях алгоритмов Универсальной грамматики. Как всегда, он с удовольствием вспомнил безупречное грамматически, но абсолютно бессмысленное предложение, придуманное Ноамом Хомским. «Бесцветные зеленые идеи яростно спят». Он всегда в связи с ним вспоминал витиеватое, но не бессмысленное метафоричное определение мышления, которое дал сэр Чарльз Шеррингтон. «Мозг – это заколдованный ткацкий станок, на котором мириады снующих челноков плетут распускающийся узор». Он решил включить обе эти цитаты в свое вступительное слово на конференции. Поэзия высекается из чего угодно, как искры из кремня. Астрологические знаки – не что-то новое, напротив: изношенные, затертые символы. Он улыбнулся галантной банальности Фредерики Поттер и нарисованному ею образу кисейных барышень с керамическими кружками. И в уме свел вместе, да уж, кошачьи оскалы, рыбьи кости и звезды с, чего греха таить, оскалом своей супруги и колючими бусинами ее ожерелья. В стеклянном ящике. Еще метафора.
Ну, супруга в Лондоне, а не здесь, можно сесть и почитать. Он взял книгу, за которую как раз принялся. После окажется: ее читали все.
И тут Артегалл услышал голоса невидимых тварей. Дрозд-задавака все говорил, все бранился. Но сквозь журчанье его речи донесся до Артегалла шепот жуков, крошащих в труху мертвое дерево, шипенье пауков, плетущих свои тонкие тенета, бормотанье мух, бестолково снующих близ этих шелковых нитей. Услыхал он медленные, холодные речи слепых извилистых червей, пролагавших ходы в слежавшейся прели. Услыхал, как выползают на пригреве из раковин скользкие улитки, как от голода плачет крохотная личинка в муравейнике…
Вице-канцлер читал дальше. Хорошая книга. А там, во внешнем мире, что-то прорисовывалось, и он это чувствовал. И читал дальше.




