Океан. Выпуск 9 - Александр Сергеевич Пушкин

— Чушь, — поморщилась Александра Андреевна. — Какие это неприятности? Ну, наставили синяков мальчику. До свадьбы заживет.

Потом они пили чай, и Гриша говорил не умолкая. Смешные истории из курсантской жизни так и сыпались из него.

— На первом курсе английский язык нам преподавала худенькая старушка по прозвищу Галя, — рассказывал он. — Приходит она в класс на занятия. Дежурный командует: «Встать! Смирно! Товарищ преподаватель английского языка!..» Галя говорит: «Английского языка — не надо!» «Присутствуют двадцать два будущих офицера», — докладывает дежурный. Галя говорит: «Будущих офицеров — не надо». «Отсутствуют трое. Двое в наряде, один драит кубрик». «Драит кубрик — не надо», — говорит Галя, садится, открывает портфель, вытаскивает тетради. «А о том, что надо сказать, вы молчите, — тихо произносит она. — Вы же списали все самым бессовестным образом. Я вам поставила двадцать две единицы».

Вслед за историей с Галей Гриша начал рассказывать, как он сдавал мореходную астрономию. Правда, случай этот произошел не с ним, а с Левой, но сейчас это не имело значения.

— Скоро из нас с тобой, Лерка, Гриша сделает форменных морячек, — засмеялась Александра Андреевна, стряхивая по своему обыкновению папиросный пепел в тарелку. — Секстан, — медленно произнесла она. — Я и слова-то такого не слышала. — Она поднялась, загасила папиросу, набросила на плечи кофточку. — Схожу-ка я к тете Глаше банки поставлю. Ты ж еще не уйдешь, Гриша? У тебя увольнительная до которого?

— До утра, — сказал Гриша и почувствовал, что краснеет.

Александра Андреевна задумалась.

— Оставим его, Лерка, ночевать? Ты со мной ляжешь на кровать, а его положим на кушетке. Не возражаешь?

Она вышла.

Нет, так хорошо, как сейчас, Грише еще никогда не было. В конечном счете даже удачно, что он пришел сегодня с разбитой физиономией. «Прав был Левка, когда уговаривал пойти в увольнение, — подумал на миг Гриша. — И жизнь действительно синусоида. За отрицательной фазой следует положительная».

* * *

Незаметно прошла зима. Сырые ветры с Финского залива с трудом растопили снег на улицах, лед на Неве почернел и потрескался, но солнце по-прежнему появлялось редко.

Вместе с весной стремительно приблизилась пора государственных экзаменов. В ателье военной одежды на площади Труда курсантам уже шили офицерскую форму. С матросской формой расставаться было немного грустно. Уж больно она красива, привычна, удобна. Брюки с клапаном, схваченные на талии широким ремнем, тельняшка, обесцвеченный известью, как у заправских мореходов, нежно-голубой воротничок.

— Нужно запечатлеть себя в ней последний раз, — говорил Левка, направляясь в фотографию на Невском. — Пусть адмиральские внуки знают, с чего начинал их прославленный дед.

— Пижон, — смеялся Гриша. — У тебя столько фотографий, что можно обклеить весь кубрик.

— Ничего, когда-нибудь они будут храниться в музеях под стеклом.

Командиры составляли списки курсантов, кто на каком флоте хотел бы служить. И хотя все отлично знали, что подавляющее большинство выпуска попадет на Север или на Дальний Восток, выражали желание ехать только на Черноморский или Балтийский флоты.

— Вот салаги, — беззлобно ругался командир второй роты Чесноков. — К пальмам и мандаринам их потянуло. А как же океанские плавания, айсберги и коралловые атоллы? Трепачи вы все, я гляжу.

— Одно другому не мешает, — смеялись ребята. — Да вы, товарищ старший лейтенант, человек сухопутный. Не понять вам морской души.

— Вот я и вижу, что не понять, — ворчал старший лейтенант.

Чесноков пришел в училище два года назад прямо из госпиталя. Он окончил курсы младших лейтенантов, воевал в морской пехоте и считал себя моряком. Грудь его украшали два боевых ордена, что не мешало ему пуще огня бояться всякого начальства. По характеру он был безобиден, добр, и курсанты относились к нему хорошо, за глаза называя Митрий.

Расписания государственных экзаменов еще не было, но знакомая девчонка из учебного отдела уже сообщила по секрету их предполагаемые даты. Первым экзаменом была навигация.

Теперь самые заядлые лентяи и гуляки по вечерам сидели над книгами и конспектами. В учебных классах не стало слышно бесконечной курсантской «травли», взрывов смеха. Сиротливо стояли заброшенные коробки с шахматами и домино.

В эти весенние дни неожиданно заболел командир курса Сахнин. Старшина Захаров зашел к нему днем в кабинет, чтобы доложить о выполнении приказания, и увидел капитана второго ранга лежащим на койке. Лицо его было мертвенно бледным, лоб покрыт испариной.

— Захаров, — едва слышно сказал он. — Мне нехорошо. Вызовите врача.

Вскоре прибежал из санчасти врач. А сразу вслед за ним «эмка» начальника училища увезла Сахнина в госпиталь. Его обязанности временно стал исполнять Митрий.

О Сахнине никто не вспоминал. Неумолимо близились госэкзамены, производство в офицеры, назначение на флоты. Нужно было спешно решать и личные проблемы — жениться в Ленинграде или ехать в Тмутаракань холостяком? Вопрос серьезнейший. В отдаленных морских базах, как известно, жену найти трудно.

В канун майских праздников Митрий на вечерней поверке объявил:

— Кто, значит, желает поздравить в госпитале нашего командира — тот пускай за увольнительной обратится ко мне лично. В любое время. Ясно?

— Ясно, — нестройно ответили курсанты. Но никто к Митрию не обратился. Всем было некогда. А в госпиталь пойдешь — полдня потеряешь.

Две недели спустя перед ужином в кубрик ворвался Левка. Полчаса назад он купил в киоске небольшую книжицу. Ее автором был известный всей стране адмирал, командующий Северным флотом. Книга скромно называлась «Записки» и была посвящена событиям Великой Отечественной войны.

— Послушайте, фендрики, что здесь говорится! — закричал Левка и тотчас же начал читать вслух: — «Эскадренным миноносцем «Бедовый» командовал капитан третьего ранга Федор Федорович Сахнин. Не боясь преувеличений, скажу, что это был замечательный моряк. В любую погоду «Бедовый» уходил на выполнение боевых заданий, и я всегда был уверен, что командир сделает все возможное и даже, казалось, невозможное. Человек большой личной храбрости, хладнокровный, находчивый, Сахнин сумел воспитать экипаж, который по заслугам считался одним из лучших на Северном флоте…»

Левка читал долго. В небольшой книжечке их командиру курса было уделено почти три страницы. Рассказ о нем заканчивался фразой: «Я уверен, что о жизни и подвигах этого моряка еще будет рассказано подробно и обстоятельно».

Ребята слушали молча, ни словом, ни движением ни разу не перебив Левку. То, что они узнали сейчас о своем командире курса, было для них полной неожиданностью. Вот тебе и Завхоз, придира и зануда. Это не укладывалось в голове, в это невозможно было поверить. Несколько минут в кубрике было тихо. Ребята потрясенно молчали.

Первым заговорил Гриша:

— Мы не прорицатели в конце концов, верно? Кто мог знать?

— Помолчи, Мачта, — тихо сказал Женька Якобсон. — Лично я считал себя вышедшим из пацанского возраста… Дай мне книжку