Високосный год - Манук Яхшибекович Мнацаканян
Вот и ломай себе голову — много это или мало. Времена-то другие настали…
Мы, разговаривая, добираемся до околицы. Здесь Рубен оставляет нас, уходит по своим делам, а мы с отцом начинаем бродить по саду. Отец о чем-то рассказывает, Размик слушает, еще больше скисает, а нам… нам уже это надоело. Около какого-то дома отец надолго останавливается. Когда мы отходим от дома, он вдруг резко оборачивается: «Здесь наш дом был. Почти развалился…»
В полдень собираются гости, приехавшие из Еревана. Некоторые из них еще навеселе — они продолжают пировать. А у других — запыленные ботинки, лица обожжены солнцем, волосы растрепаны. Эти родились в деревне и провели здесь детство. Потом кто уехал учиться в Ереван, да там и осел, кто просто не захотел оставаться в селе, перебрался в город, а кто, может, и остался бы, да обстоятельства сложились так, что пришлось бросить село, уехать с обидой… И у всех этих в глазах словно бы утоленная тоска, удовлетворение, но и… усталость. Они рассказывают о своих впечатлениях, перебивая друг друга… Потом разговор постепенно стихает, и гости начинают все чаще поглядывать на часы, потому что машины, которые должны отвезти их назад, опаздывают. По правде говоря, и во мне уже улеглись мои восторги, уступив место утомлению и нетерпеливому желанию вернуться домой. Мы скучали по селу — так что ж, повидали его, избыли тоску. Скучали по землякам — повидались и с ними, свадьбу справили, повеселились, взгрустнули. А теперь мы устали и хотим домой. Вот о чем говорили лица гостей. А провожающие их сельчане, как говорится, только-только начали «раскрываться». Неловкости, которую они испытывали в начале свадебного пира, как не бывало, отчужденность, рожденная годами разлуки, исчезла, они смеялись и перебрасывались шутками:
— Вы этому Пайлаку так и передайте, что ученого из него не выйдет, пусть даром голову не ломает…
Они хохотали, а мы всего-навсего улыбались.
— В следующий раз Норика с собой не везите, он в селе вина не оставил.
И снова взрыв смеха.
— Да что это вы на беднягу напраслину возводите?!
— Послушай, хоть ты и министр, да что с того? Ко всем заглянул, а мой дом обошел? Если и в следующий раз не заглянешь, напишу, чтоб сняли тебя с работы.
— Ох, уморил, Тико!
— А что? Он для других, может, и министр, а для меня-то нет…
Машины прибыли. Черная «Волга» с никелированной опояской, серая «Волга», зеленый «Москвич» и небольшой автобус. Местные перестали смеяться, глаза их вдруг сделались тревожными. Мы торопливо благодарили провожающих, а они, словно спохватившись, стали справляться о детях наших, о женах, велели всем кланяться.
И лишь Размик стоял в сторонке и, насупившись, молчал.
Когда мы стали рассаживаться по машинам, сельчане, не скрывая любопытства, смотрели — кто в какую садится.
— А я, брат, сел бы в автобус, — выпалил один из провожающих, — широко да просторно, а мотор — как у «Волги».
Я подошел к Размику, взял его за руку, твердую как камень.
— Ну, чего скис?
Он расправил плечи, внимательно посмотрел на меня и спросил:
— Когда приедешь?
— Да уж как-нибудь приеду, — ответил я, — сам приезжай.
— Я ведь работаю. Да еще дом, дети…
— Ладно, — сказал я, — либо я приеду, либо ты.
Машины медленно тронулись с места. Я обернулся, поглядел назад. Все, кроме Размика, беспорядочно махали нам, краснощекие ребятишки, высыпавшие из домов, наперегонки бежали вслед, и их постепенно заволакивало клубами густой пыли, поднятой машинами…
1965
БАГДАСАР
Перевод Е. Шатирян
Лишь когда «Ил-18», сверкнув хвостом, взмыл в небо и в аэропорту внезапно наступила тишина, Багдасар заметил своих друзей: они стояли неподалеку и весело ухмылялись, глядя на него.
— Ну вот, явились! — пробурчал Багдасар, оставаясь сидеть на скамейке.
Было тепло, хотя под деревьями еще лежал грязный подтаявший снег. И было необыкновенно приятно чувствовать на спине тепло первого весеннего солнца, которое растекалось по всему телу, вызывая легкую истому.
Друзья гурьбой подошли к Багдасару и стали по очереди хлопать его по плечу. Тот даже не пытался протестовать; добродушно улыбаясь, он только чуть приподнимал после каждого удара плечо, молча ожидая очередного проявления дружеских чувств.
— А ты что не подходишь? — обратился Багдасар к самому молодому из них, который, стоя в стороне, с интересом наблюдал за ними. — Подойди уж, тоже стукни, и покончим с этим.
— Не-е, — засмущался парень.
— Зачем же ты тогда пришел? — Багдасар даже обиделся.
— Ну давай хлопни разок! — Ребята стали подталкивать парня к Багдасару, и он, вконец смутившись, подошел и дотронулся до его плеча.
— Ничего, — заверил его Багдасар, — скоро и ты станешь таким же нахалом, как эти. Все плечо мне отбили…
Его слова вызвали новый взрыв смеха, а один из ребят грустно спросил:
— Едешь, значит?
— Еду… Наконец-то отдохну от вас!
— А мы от тебя…
И они снова засмеялись.
Это были заводские ребята, грубоватые и прямодушные. Пришли они проводить Багдасара, своего товарища по работе, который уезжал на неделю в командировку, в шутку названную ими «особым заданием».
— Да, чуть не забыл, — сказал один из них, — береги себя, смотри не простудись.
— Пиши чаще…
— Веди себя прилично, не забывай, что ты отец семейства…
Так они то шутили с притворной серьезностью, то шутя говорили о серьезном и то и дело заливались смехом. Компания привлекала всеобщее внимание. Кто посматривал на них с удивлением, кто — с улыбкой. Видимо, они где-то выпили — не зря ведь черноглазый парень с густыми бровями постукивал указательным пальцем по горлышку бутылки, выглядывающей из внутреннего кармана пальто.
— А не выпить ли нам на дорогу? — предложил он.
— Еще чего! — возразили ребята. — Мы же эти бутылки Багдасару принесли.
