Комедия на орбите - Инна Люциановна Вишневская
Самый острый конфликт сейчас в драматургии,— продолжает Ион Друцэ,— это противоречие между материальным и духовным уровнем. Этот конфликт, с моей точки зрения, вытеснил все любовные перипетии, все другие драматические коллизии. И связано это с возрастающим благополучием общества. Материальное благополучие возрастает, а духовная культура не всегда успевает подтягиваться. Многим духовная, внутренняя жизнь еще очень трудна. Кое-кто может сказать о себе, как говорят в Америке: «Чтение книг — это труд, который тебе никто не оплачивает, так зачем же этот неоплачиваемый труд?» И писатели должны как можно скорее сократить этот разрыв между материальный и духовным, в этом я вижу первоочередные наши задачи».
А вот как думает о задачах современной драматургии латышский писатель Гуннар Приеде:
«Мне часто случалось слышать, как англичане, итальянцы, французы говорят о том, что драматургия сегодня стала «нерентабельной». Мало, мол, дает это занятие денег, быстро сходят пьесы со сцены театров. Но мы, советские драматурги, пишем и будем писать пьесы, для нас они «рентабельны». «Рентабельны» духовно, они дают нам живую отдачу, мы получаем за них неоцененную нравственную плату — внимание зрителя, выпрямление человеческой души. Мы понимаем наши пьесы как живое обращение к народу. Не обязательно в пьесе сказать «о чем-то», я думаю, важнее сказать «что-то». Казалось бы, небольшая перестановка слов, но в перестановке этой мне видится большой смысл. «О чем-то» — это значит примат фабулы, примат интриги. «Что-то» — это значит примат мысли, примат нравственного содержания.
В Латвии,— говорит далее Приеде,— существует народная примета: если воткнуть в землю ивовую палочку, она обязательно покажет, где находится вода, где нужно рыть колодец. Я думаю, что и драматург имеет свою особую ивовую палочку, которая показывает ему, где сейчас конфликтная ситуация, где спрятана «добыча» драматурга. Иногда и не хочется писать, иногда понимаешь, что дело тут сложное, что лучше не ввязываться, а ивовая палочка сама тебя ведет, сама тянет на драму. Меня волнуют резкие контрасты, неожиданные конфликты, меня занимает даже самое неприметное противоречие. Ну вот, скажем, там, где я живу, есть колхоз-миллионер, и рядом случайно расположились все еще кочующие цыгане, чьи дороги вдруг, ни с того ни с сего, повели их в чужую, далекую им Латвию. И кто же подумает об этих цыганах, случайным ветром занесенных на мою родину? Вокруг них сложилось много предрассудков, их шатры обходили, колхоз-миллионер жил своей прекрасной, современной жизнью. А где-то вдали сквозь туман горел цыганский костер, на который никто не шел. Вот обо всем этом мне и захотелось написать. Но зачем об этом? — скажут мне возможные мои оппоненты. Ведь рядом с вами колхоз-миллионер, там работают интереснейшие люди, и именно это типично для сегодняшней Латвии. И как раз совсем не типичны для нее молдавские цыгане, случайно остановившиеся на берегу. Но для меня тут-то и кроется драматургия.
Драматургия там, где есть минимальное несоответствие истинным нормам жизни, как мы понимаем их сегодня. В пьесу не обязательно должно попадать только типическое, только распространенное. Мы сами, писатели, должны возводить в перл типического нечто исключительное, если оно того стоит. И, напротив, мы сами, писатели, должны низводить типическое до уровня единичного — если оно того не стоит» [1]
Мы взяли выдержки из выступлений всего двух драматургов, один из которых представляет Молдавию, другой — Латвию. Но на том же уровне, уровне, с моей точки зрения, необычайно высоком, размышляют сейчас о судьбах своей профессии многие и многие литераторы братских республик. Их пьесы интересно читать, их самих интересно слушать всем, кто стремится полнее и разнообразнее познать жизнь. И сам по себе этот высокий уровень профессиональной, интеллектуальной, духовной культуры современных драматургов дает нам представление о той энергичной работе, которая совершается в драматургическом цехе.
Нынешний этап в жизни драмы характерен еще и особой творческой активностью старшего поколения сценических писателей.
Казалось бы, зачем отдельно говорить о старшем поколении? Неужели так уж влияют работы старейших на общий ход дела, чтобы стоило сосредоточивать на этом столь пристальное внимание?
Да, здесь необходимо самое пристальное внимание, ибо творческий вклад наших старейшин имеет особый цвет, свой особый смысл, свое особое, не столько даже количественное, сколько качественное измерение.
Участие опытных, известных писателей в современном литературном процессе как бы образно, живо олицетворяет в себе неразрывность традиций, нерасторжимую связь поколений, единую основу идейных, нравственных устремлений советского искусства.
Участие опытных, известных писателей в современном литературном процессе, к тому же участие активное, придает и самому этому современному процессу какую-то «классичность», какую-то творческую солидность, какую-то устойчивую основательность. Само «неисчезновение» писательских имен с театральной афиши, с титульных книжных листов так же существенно, как и появление в литературе новых писательских имен, новых молодых талантов. Должно быть сохранено диалектическое равновесие: молодые и старейшие, начинающие и прославленные — это одинаково важные среды движущегося, развивающегося литературного процесса. Одна только творческая молодость, не опирающаяся на живые традиции, не может достойно поддерживать огромное здание советской литературы, советского театра, как, впрочем, и одна только творческая зрелость не в состоянии влить новую кровь в жизнь искусства.
За последнее десятилетие звучно, молодо слышались, слышатся и до сих пор, будем надеяться, станут слышаться и дальше, имена таких, например, старейших наших драматургов, как Алексей Арбузов, Александр Штейн, Исидор Шток, некоторые другие яркие драматургические имена.
Как всегда, и в былые годы, у Арбузова идут на сцене почти все его пьесы, не теряющие живой своей привлекательности для нового зрителя. Но старый багаж — это все-таки только старый багаж. Знать, что ты живешь лишь накопленным, лишь отыгранным, не легко, более того — очень и очень трудно. Минувшие успехи, даже и не отгремевшие сегодня, порождают скорее глухую боль, нежели радость. Аплодисменты, которыми награждают то, что ты сделал многие годы назад, звучат не так уж и сладостно, они звучат, думается мне, скорбным напоминанием, грустной мемуарностью. А бывает и худшее. Былая слава иногда делает человека раздражительным, нервным, болезненно самолюбивым. И тогда он сторонится молодежи, рассказывает о том, что «в его времена» все было лучше, все было по-другому. И тогда он, этот человек, уважаемый за прошлое, безразличный настоящему, становится своеобразным «служащим» у минувшей своей славы, своеобразным приказчиком, торгующим старыми пьесами.
Но Алексей Арбузов не живет старыми запасами. Его
