Папа едет на море - Валентина Анатольевна Филиппенко

Не надо быть детективом, чтобы понять: она собралась пойти играть с лабрадором.

Ох!

Папа пишет колыбельную

Новый день нашего отпуска начался очень рано. Буквально на рассвете. И вовсе не потому, что папа решил встретить солнце для вдохновения, нет. Нас разбудил детский крик. Он гудел, как колокол. Гремел, как гроза. И клокотал, как закипевшая вода в кастрюльке с яйцами.

Вопли раздавались сразу отовсюду, словно их передавали по радио. Папа подскочил и бросился в мою комнату. Потом в шутку спросил маму, не появился ли у него сын. Сонная мама на всякий случай осмотрела кровать.

Тут ребенок снова закричал — еще громче, еще жалобнее и страшнее.

Похоже, вместе с нами проснулся весь пансионат. Сонные отдыхающие свешивались с балконов и выглядывали в коридор.

Папа решил пойти на разведку.

Над морем летали чайки и поднималась дымка. Молочно-розовая, в цвет маминого маникюра. Совсем скоро, зевая, словно лев, вернулся растерянный папа.

Оказалось, вечером в соседнем корпусе поселилась семья снежных людей из Сибири. Мама, папа и младенец йети. Все шерстяные и лохматые: видны только глаза и кончик носа. Они ехали на конференцию в Альпы, и им надо было отдохнуть пару дней. Под утро младенец проснулся — то ли от морского воздуха, то ли от крика чаек, то ли от жары. И поднял крик.

Теперь отдыхающие и директор пансионата решали, что делать дальше. А с ними и снежные люди. Их густая шерсть развевалась на прохладном утреннем ветерке.

— Может, тебе сочинить для малыша колыбельную? — предложила мама.

Папа только этого и ждал. Он кивнул, натягивая спортивные брюки и свитер (это для йети в отеле было жарко, а для людей морское утро ощущалось довольно прохладным), взял нотный блокнот, чмокнул маму, потрепал меня по голове и снова ушел. Я почти засыпала, но сквозь сон слышала, как в дверях он с кем-то заговорил. Кажется, с Дебюсси.

На завтраке папа появился немного серый и попросил сразу три порции манной каши. Все же непросто вставать на рассвете, когда тебе сорок три.

— Колыбельная почти готова. Не хватает небольшой фразы в конце. Мне бы на ком-то потренироваться.

Слушать колыбельные — не по парку круги наматывать. Я, конечно же, сразу предложила провести испытания на мне. Но тут Дебюсси, не пойми откуда взявшийся у нас под столом, гавкнул и горячо, инициативно задышал. И папа решил тренироваться на нем.

Пока папа почтительно скармливал лабрадору половинку яйца всмятку, в столовую, прячась друг за друга, гуськом вошла снежная семья. Кажется, им было очень жарко: они обмахивались веерами и натягивали на глаза бейсболки. Листья растений, живущие на островке клумбы в самом центре столовой, качались, посылая йети легкий ветерок и прохладу. Громадный шерстяной папа неловко поклонился сразу всем столикам. Мама, чуть ниже его ростом, поправила на шее бусы из крупных цветных камней. На руках она держала крошечного по их меркам малыша. Он тоже был покрыт густой шерстью и сжимал в кулачках лед.

Отдыхающие в пансионате «Морской» были очень приличными. Через две секунды они оправились от шока и опустили глаза в свои тарелки. Йети уселись за свободный стол.

И весь оставшийся завтрак, один за одним, к ним спешили официанты: у снежных людей оказался зверский аппетит! Они доели всю манную кашу, которая уже остыла и была похожа на высокогорный снег. Выпили целое ведро лимонада со льдом. И съели все мороженое. Даже с крошками печенья и сушеным кизилом (бе!).

И когда последний фруктовый лед исчез в недрах их ртов, появился Плёнкин. Сперва он подошел к столу прожорливых отдыхающих, а после — к нашему.

— Все получится, — заверил его папа.

И зевнул.

Папа дает первый концерт

Весь день снежные люди провели в бассейне на заднем дворе. Над ними кувшинками склонялись зонтики. В воду постоянно подсыпали лед из столовой, чтобы мохнатым гостям было не жарко.

Тут же прогуливалась Лариса из парикмахерской, призывно стуча каблуками. Она сделала три круга, как акула вокруг жертвы. Потом присмотрелась к шерсти и ногтям снежных гостей, махнула рукой и ушла на свой цокольный этаж.

Появился и Дебюсси. Лабрадор обнюхал задремавшего папу-йети и тоже удалился.

Любопытные дети выглядывали из-за угла и укатывались кубарем, если кто-то из снежных людей шевелился. Йети-малыш, рано утром напугавший весь пансионат, сладко спал в надувном круге и иногда протягивал к маме розовенькие, свободные от шерсти ладошки. Его мама, сдвинув брови, читала журнал о кулинарии и вязании.

Папа — не йети, а композитор — на пляже не показывался. И мы с мамой расстраивались. Приехал человек в отпуск — и не отходит от пианино! Это никуда не годилось.

Но стоило нам устроиться на лежаках после купания и огорченно переглянуться, как папа помахал нам с балкона.

Он дописал колыбельную.

— После ужина соберемся в фойе. Я сяду за рояль Остролобова и сыграю колыбельную пару раз. Малыша положат в люльку и после унесут в номер. Он точно проспит до самого утра. — Папа сиял, как чистый альпийский снег.

Я спросила, крепко ли уснул Дебюсси после испытания. Папа кивнул и указал себе за спину.

— Да, спит у нас на диване.

Это уже слишком! Чужая, не пойми чья, да еще и слюнявая собака в нашем номере. Я ревновала папу к Дебюсси.

Папа это заметил и рассмеялся. Ну а к кому мне его ревновать, не к йети же?

За ужином директор пансионата забрался на клумбу посреди столовой, откашлялся и объявил: «Вечером вас ждет концерт. В девять ноль-ноль». Отбросив ложки и вилки, отдыхающие захлопали. Выбежал повар, поймал в кастрюлю луч от самой яркой люстры и направил его на папу, словно софит. Мы с мамой прикрыли ладонью глаза, а папа смущенно привстал, стряхнув с коленок салфетку. Остролобов, стоявший в дверях, поморщился и ушел.

Смокинг, который хранился для большого концерта, папа решил не надевать. Хватило удобных туфель и голубой рубашки с чайками — для настроения. В фойе собрался чуть ли не весь пансионат. Семья снежных людей робко смотрела на остальных отдыхающих сверху вниз.

Конечно, папа, сыграл не только колыбельную.

Сперва прозвучали его «Дождливая соната» и «Египетское танго». Потом, поблагодарив слушателей за аплодисменты, он сыграл «Солнечный ноктюрн». Папа верил, что музыка дарит надежду, и от его игры в фойе стало совсем светло. Поэтому он попросил погасить