Папа едет на море - Валентина Анатольевна Филиппенко
Так вот, этот самый Николай и проскрипел про Дебюсси.
Лабрадор одобрительно гавкнул и повел нас прочь из фойе. Папа через плечо спросил, где же хозяин этого благородного создания. Остролобов лишь криво улыбнулся и скрылся за папоротниками и роялем. А мы направились за псом.
Ковролин мягко проминался под нашими шагами. Пока мы шли по длинному коридору, я читала надписи на дверях.
ПРАЧЕЧНАЯ
ГЛАДИЛЬНАЯ
403
ТЕХНИЧЕСКАЯ
041
КОМНАТА ДЛЯ ОТДЫХА ГОРНИЧНЫХ
МУЗЫКАЛЬНАЯ КОМНАТА
ВТОРАЯ СТОЛОВАЯ
МЕДПУНКТ
— Папа, куда ты нас ведешь? — спросила мама, и тут мы остановились у нужной двери.
«Особая комната» — таинственно сообщила нам табличка. Папа достал ключ и быстро справился с замком.
А за дверью скрывался целый актовый зал — с бархатными стульями и шторами, нарядными люстрами и сценой. Не такой большой, как фойе в главном здании, но тоже очень красивый, довольный собой, как полный чайник, и с хорошей акустикой. Посреди сцены стояло фортепиано. С ним-то мы и должны были познакомиться.
Дверь в особую комнату скрипнула. И тут у нас из-за спины удивительно ловко для своей старости и слюнявости выпрыгнул лабрадор. Он очутился у фортепьяно и…..
Мы с мамой зажмурились. Подумали, что сейчас пес, который всю дорогу беззвучно ступал за нами по ковролину, поднимет лапу и сделает сами знаете что! Но он только обошел инструмент по кругу два раза, обнюхал его, завилял хвостом и удалился.
— Очень необычная собака, — сказал папа. Но тут же забыл о лабрадоре и торжественно сел за фортепиано.
— Пишется мне тут — от-лич-но, — протянул он и опустил пальцы на клавиши, словно ноги с пирса в теплую морскую воду.
И еще лабрадор
А на следующий день, когда мы с мамой стали подозревать, что папа вовсе не собирается отдыхать, а весь отпуск намерен провести у фортепьяно, случилось вот что.
К нам в номер кто-то забрался.
К обеду мы с мамой перегрелись и устали загорать, плавать и отдыхать за себя и папу, поэтому решили вернуться в номер. Маму ждал кроссворд, а меня — новая книжка из библиотеки. Я мечтала с хрустом открыть ее на пляже и почувствовать себя очень взрослой.
Но, как только я взялась за ручку двери в номер, та открылась сама собой. Мама даже ключ достать не успела. Шторы тревожно захлопали почти под потолком. Разбросанные по полу ноты шелестели, жалобно приподнимая уголки листов. На ковре в гостиной виднелись пятна, похожие на следы.
Мама тут же проверила сейф. Он по-прежнему стоял в шкафу, надежно закрытый, сонно блестящий и не понимающий, зачем его тревожат. В вазочке у кровати на месте лежали мамины серьги, в моей комнате тоже все было в порядке: книги, блокноты и коробка мелков. Кто же у нас побывал? И что он искал?
Мы позвонили администратору и вызвали охрану, а сами пока осмотрели кровать, заглянули под кресла, в тумбочки и за этажерку, но никого и ничего не нашли. Появились администратор, охранник и кругленький молодой человек — заместитель директора Плёнкина. Все они ходили за мамой по номеру, вздыхали и без конца задавали вопросы. Как будто эти вопросы были веревкой, за которую они держались, чтобы не потеряться.
— У вас ничего не пропало?
— Что же тут произошло?
— Что искали?
— Кто это мог быть?
Намотав по гостиной три круга, сотрудники пансионата еще раз вздохнули и отправились «искать другие следы». А мы с мамой пошли к папе в актовый зал рассказать ему о случившемся. В коридоре из-за поворота торчала голова лабрадора, как будто зависшая в воздухе сама по себе.
— Дебюсси! — Мама радостно протянула к собаке руки. — Дружок, ты не видел, кто забрался к нам в номер?
Пес — я вам точно говорю — хмыкнул и дал от нас деру. Мы с мамой переглянулись.
Клад
На некоторых людей фраза «я же говорила» действует как красная тряпка на быка. Случалось такое с вами? Только что все вокруг кивали и соглашались, что лучше вас предсказывает будущее только ведущий прогноза погоды. Но после волшебных слов «я же говорила…» в вас летят книжки, тетрадки, упреки и угрозы больше никогда не иметь с вами ничего общего.
За ужином я сказала родителям, что Дебюсси — подозрительная собака. И с видом настоящего детектива поправила на носу воображаемые очки. Этот пес перевернул наш номер. Похитил что-то очень важное. И разгуливает по пансионату как ни в чем не бывало.
Родители молчали.
Я повторила:
— Я же говорила… Этот лабрадор — опасный. Ему нельзя доверять. Надо навести справки, на кого… на кого он работает… Вдруг он шпион?
Слова застревали в горле. Они никак не хотели звучать над накрытым к ужину столом. Папа окатил меня строгим взглядом, а мама засмеялась. Всё вместе это было очень неприятно. Лучше бы они кинули в меня тарелкой. Над детективами не смеются!
Ко всему прочему официант принес родителям пасту с морепродуктами, а мне котлету с картошкой, горошком и вареной морковью из детского меню. И он туда же!
— Дорогой детектив. — Папа еще раз посмотрел на меня из-под бровей (и поверх усов). — Мы отправим вам гонорар за работу голубиной почтой, а пока ешьте, пожалуйста, ваш ужин. Остынет. В номере ничего не пропало — я проверил. Только ветер разбросал мои ноты. Но на журнальном столике давно пора было прибраться, так что все к лучшему.
Я ела и настаивала на повторной экспертизе. В конце концов, у меня уже были заготовлены перчатки, ватные палочки, зеркальце и несколько целлофановых пакетов для улик. Не пропадать же добру. Папа согласился быть свидетелем. После десерта.
Мы осмотрели дверную ручку, порожек и тумбочку в прихожей. Ощупали шторы и покрывала на кроватях. Я поковыряла следы на ковре — они почти пропали. Стоп! Я повернула голову к балкону: под креслом лежал неопознанный объект. Папа тоже это заметил. Жестом он остановил меня и медленно двинулся навстречу опасности. Мое сердце билось громче часов с кукушкой, когда папина рука пропала под креслом и… перед нами появился разноцветный, чуть разлохмаченный канатик. Весь в собачьих слюнях.
