Комедия на орбите - Инна Люциановна Вишневская
Что же для Макаенка является кошмаром?
Быть может, второе действие комедии, когда обычная сельская явь, где есть традиционный макаенковский Дед, сильно интересующийся мировой политикой, сменяется сном, в котором оживают телепередачи, столь излюбленные Дедом.
Но нет, кошмар для Макаенка таится именно в первой части комедии, такой вроде бы идиллической — белорусское село, стог сена, Дед да Баба, светлый летний день, далекие молодые голоса,— словом, тишь да гладь да божья благодать.
Но конфликт кроется где-то здесь, как в детской игре: тепло, тепло, горячо, еще горячее! — кричит тот, кто спрятал ту или иную вещь. Итак, тепло, тепло, горячо, горячо как раз в этом действии, возле мирного стога сена, где беседуют Дед да Баба. Для Макаенка главный конфликт не в стане капиталистических дельцов, вызванных к жизни вещим дедовским сном, дельцов, затевающих новые грандиозные милитаристские авантюры. Для Макаенка интерес конфликта как раз в сегодняшнем белорусском селе, в котором затеваются совсем мелкие, ничтожные вроде бы делишки — кто-то кому-то недодал копеечной сдачи.
И в этом, таком, а не ином, ощущении главного направления сатирического конфликта — весь Макаенок.
О чем бы он ни писал, как бы далеко ни улетала его фантазия, какие бы ни волновали его мировые катаклизмы, какая бы глобальная ненависть к зарубежным собственникам ни жгла его сердце, он всегда и больше всего заинтересован делами родной земли, обрадован ее радостями, огорчен, если есть поводы, ее огорчениями.
В «Святой простоте» Макаенок как бы соединяет старые и новые свои достижения, в этой пьесе есть и то, что найдено в «Левонихе на орбите», в «Таблетке под язык», и то, что добыто в «Затюканном апостоле». Комедия «Святая простота» — пьеса соединительная, она словно наводит мосты между сатирой и гротеском, между ареной действия — белорусским селом, и ареной действия — целой планетой. Если «Таблетку под язык» или «Трибунал» целиком замкнуты на деревенских лицах, если «Затюканный апостол» расположен где-то на Западе, то «Святая простота» состоит из двух половин: первая ее часть — деревенские улицы, вторая — некий абстрактный западный мир. Одна и та же комедия стянула к себе все разнообразные интересы Макаенка, много ездившего по чужим странам, постоянно присутствующего в своем Минске, в «своих» белорусских деревнях.
В комедии «Святая простота» особенно наглядно проявилась модель макаенковского Театра. Драматург высказал здесь нечто до него еще никем так определенно не сказанное. Черные замыслы заокеанских дельцов, крупнейшие преступления века, наглые взятки, хладнокровные убийства, кибернетически продуманные кражи — все, что составляет социальное бедствие на Запада, пережитки вчерашнего дня у нас — начинаются с малого, начинаются с мелочей. И как в медицине лечить надо не только болезнь, но и причины болезни, а еще важнее предупредить заболевание, так и в литературе существенно указать на истоки, на мелкие просчеты в морали, на ничтожные утечки нравственности, на крупицы эгоизма, на островки себялюбия, на очаги собственнических настроений, охватывающих постепенно, словно пожаром, всего человека, всю семью, весь дом и весь род.
Я уже говорила о содержании этой пьесы. Молодой продавец недодал старой женщине семнадцать копеек.
Но такое негодование охватывает старика, отца юноши, обманувшего покупательницу, что понимаешь — Макаенок имел на уме нечто и более существенное, чем мелкая, глупая кража.
Да, он имел на уме нечто особое. Нужно так воспитать наших людей, так воспитать собственного нашего человека, чтобы его внутренний мир был безупречен, чтобы его «нравственное лицо» было абсолютно идеальным. Вести идеологическую борьбу, борьбу мировоззренческую необходимо, стоя не на «низинах» морали, но на ее высотах, для того чтобы завоевать международный авторитет, надо поначалу укрепить нравственный авторитет своих сограждан. Человек, который учит жить других, который учит других быть нравственными, морально совершенными, и сам должен быть таковым, иначе его поучения — лицемерие, ханжество, иначе его поучения не подкреплены, не оплачены золотым запасом личной душевной чистоты, личной высокой нравственности.
Именно это содержал на уме Макаенок, когда писал разгневанного белорусского Деда, мечущего громы и молнии против своего жуликоватого сына. Фантазия драматурга переносит Деда в одну из заокеанских стран, где простой белорусский крестьянин волею судеб и автора становится Президентом. Президент, собирающийся научить свое государство гуманизму, миру, морали, душевной красоте, интернационализму, обязан все это иметь в своей душе, обязан так же точно воспитать и своих близких, и свое окружение. В первой, реалистической части комедии, Дед озабочен недостатками в обычной, своей действительности. Там обманули покупательницу, здесь грубо говорили с человеком, где-то еще слишком много внимания уделили деньгам на сберкнижке, слишком мало — душевным своим запасам. Почему так разгневался Дед, почему так волнуют его не столь уж грозные недостатки каждодневного быта? Да потому, что автор пишет вторую, фантасмагорическую часть пьесы, в которой Дед возносится на «заокеанский» президентский «престол». Взяв на себя роль президента, Дед не смог бы выполнить ее полностью, если бы у себя на земле не был бы так строг к малейшим проявлениям лжи, душевной фальши, душевной глухоты. Только потому, что был он столь непримирим, только потому, что так яростно клеймил он пустяковые провинности своих сограждан, сумел Дед так же яростно, гневно обратиться к заокеанским жителям, к Фантастической своей пастве. Он уже имел безусловный авторитет, он уже прослыл нетерпимым ко лжи, он уже снискал репутацию неподкупного, читатели и зрители уже видели его гневным обличителем самых мелких проступков в собственном своем селе. И поэтому такой герой имеет право учить мир, он имеет право учить человечество, его поучения окуплены личным опытом, его требования подкреплены безгрешной честностью, его декларации поддержаны нелицеприятной битвой за нравственность.
В пьесе «Святая простота» органически сочетаются два ее плана: первый — бытовой, реальный, и второй — гротесковый. Опыт таких макаенковских комедий, как «Затюканный апостол» и «Трибунал», очень слышится в «Святой простоте».
Белорусский Дед, требовавший самого сурового наказания для своего сына, присвоившего несколько копеек, вправе требовать и самого сурового наказания для заокеанских жуликов, ворующих у народов миллионы. Быть может, именно с этих пресловутых недоданных копеек и начинается заокеанское хищничество, быть может, именно с этих недоданных грошей и раздуваются злые аппетиты буржуазных дельцов. Белорусский Дед, стремящийся навести порядок у себя дома, и он же президент, стремящийся навести порядок за рубежом,— как бы две стороны одного и того же народно-сатирического характера, который так трогательно, так образно умеет писать Макаенок. Мы все время помним о недоданных семнадцати копейках там, на земле, когда, перенесенные фантазией писателя, следим за гротесковыми событиями в одной из
