Комедия на орбите - Инна Люциановна Вишневская
А нравственный этот ответ есть. Нельзя мешать человеку искать себя, нельзя неволить его, хоть в чем-то ущемлять его гражданское достоинство, его право самому решить свою судьбу, у каждого должен быть выбор, человек, лишенный возможности выбора, перестает оыть молодым, он раньше стареет, быстрее разлетаются его мечты.
И Каравай, не отпуская людей как хозяин, отпускает их как гражданин, уговаривая их остаться как руководитель колхоза, он в то же время предоставляет им полную духовную свободу.
Почти неразрешимая драматическая ситуация возникает в этой комедии. Драматическая ситуация возникала и в комедии «Извините, пожалуйста!», но там она могла быть исчерпана вместе с разоблачением калиберовых и мошкиных, здесь она — пока что неразрешима, неразрешима потому, что нет виноватых, есть ищущие. Автор уже не просто делит мир на правых и виноватых, но разглядывает в зыбкую границу между ними, пытается угадать диалектику тех или иных недостатков, которые ведь не обязательно имманентны человеку, но иногда вызваны причинами социальными, иногда являются уродливым продолжением тех или иных человеческих достоинств.
Караваю грустно,— заметим эту грусть у комедийного персонажа. Грустно оттого, что хотят уходить молодые, на которых столько возложено надежд. Но Караваю и весело. Заметим эту веселость в драматической ситуации. Весело оттого, что молодежь ставит перед ним, перед собой серьезные вопросы бытия, оттого, что они своим стремлением в город заставляют его и таких, как он, неотступно думать над тем, как современнее, духовно богаче построить колхозную жизнь.
Зрителям нравилось, что в комедии Макаенка жила сложная жанровая многоголосица. Именно в этой пьесе появляется особая развернутая ремарка, проникновенный лиризм которой, ее особая душевность, неожиданная для Макаенка открытая биографичность заставляют думать о том, что это комедия-очищение, плацдарм для новых творческих поисков. Вот она, эта ремарка: «Пусть будет песня. Пусть девчата ее поют. Задушевно... Мягко… Всякий раз, когда я услышу эту песню, передо мной возникает, как прекрасный мираж, как детская сказка, образ моего родного села, и сердце трепетно щемит радостью встречи. Давно я там не был или вчера оттуда. Нет, не забыть мне его вовеки — там родина. В душе она. В памяти. В снах неспокойных. В постоянном ожидании, в ожидании непонятно чего, но чего-то хорошего, радостного, то ли весны, то ли теплого ветерка с дождиком… И чувствуешь в себе великую силу перед высоким небом и всей вселенной…»
Так лирически открывается сатирическая комедия.
Однако и здесь поджидает нас очередная макаенковская хитрость, очередное авторское лукавство — умение прятать истинные свои намерения в будничном течении событий, в бесхитростном, казалось бы, сюжете. Кстати, и эта особая «неоткрытость», особая авторская лукавинка идет у Макаенка от Гоголя-прозаика, почти никогда не высказывавшего прямо своих серьезнейших замыслов. Гоголь, как правило, старается увести читателя в сторону от главного, сперва успокоить его лирической сценкой, мягким колоритом очаровательного пейзажа, милой прибауткой, непринужденным народным весельем. И лишь много позднее выпускает он на эти искристые снега или залитые солнцем поляны дерзкого, пронырливого черта, пугающего все и вся, тревожащего мирные и немирные души.
Макаенок в своих комедиях, и в этой в частности, старательно прячет главную их изюминку, главную не комическую их боль — трагическое их зерно. Чем глубже спрятана гражданская боль автора, тем серьезнее обновятся его веселые комедии, тем сложнее выглядит их жанровая постройка, их обличительная партитура.
И с каждой новой пьесой все отчетливее, все свободнее, все полнее раскрывается незаурядный комедийный, именно комедийный, талант Макаенка. Комедиограф должен быть абсолютно раскованным, нельзя шутить, нельзя веселиться, нельзя выжигать огнем сатиры недостатки, постоянно оглядываясь назад, всегда помня о пуританах в искусстве, нельзя ориентироваться на тех, у кого нет юмора. И Макаенок раскован, в самих его пьесах видно, как идет этот нелегкий процесс душевной раскованности, как постепенно человек, обладающий безотказным юмором, принимает всех в свою душевную орбиту, настраивает всех на свой, макаенковский юмор. Драматург теперь хорошо понимает, как ничтожно малы страницы пьесы и как много надо сказать на этих страницах. Он начинает использовать все пространство комедии для раскрытия характеров, не пропуская ничего — ни названия пьесы, ни ее ремарок, ни даже коротеньких характеристик действующих лиц.
Если раньше, в комедии «Извините, пожалуйста!», драматург еще ограничивался просто обозначением имен, фамилий и места работы людей, то теперь, в комедии «Таблетку под язык», он идет гораздо дальше. Ну, к примеру: «Калиберов Степан Васильевич, председатель райисполкома»; «Антонина Тимофеевна, его жена»; «Мошкин, работник отдела заготовок»; «Горошко Егор Сергеевич, председатель колхоза «Партизан»». Так было в перечне действующих лиц из первой комедии Макаенка. А вот как выглядит этот перечень в комедии «Таблетку под язык»: «Дед Цибулька — колхозник, состарившийся вундеркинд»; «Юрка — его внук, студент-заочник. Ищет себя»; «Оксана Сметанкина — мать-одиночка»; «Тамара — ее дочь, гордая, как принцесса. Она с повышенным чувством собственного достоинства»; «Иван Швед — парень во!»; «Светлана — секретарь-машинистка. Может быть и кроткой»; «Кренделев — пенсионер. Не один раз подкованный. Потому — бдительный. Активный пенсионер-общественник»; «Скоромный — районный заготовитель. С отпечатком профессии на лице».
Здесь уже и простор для актеров, и подсказка режиссеру, и начало сатирических характеристик, и — что главное — авторская свобода, авторское желание высказаться, «не умереть» в роли, в чужом характере.
Необыкновенно богата эта комедия Макаенка смешными репликами, репликами — маленькими комедиями, как уже говорилось в связи с «Левонихой на орбите». Читатели и зрители смеются не только потому, что смешны ситуации, в которые попадают действующие лица, они смеются, оживленные остроумной, оригинальной, бьющей в цель репликой. Удачная реприза — это не слабость комедии, это не падчерица комедии, как иногда представляется, но, напротив, ее богатство, ее разящая сила, ее особый демократизм.
Можно себе представить, какой взрыв смеха раздается обычно в зрительном зале, когда идут следующие реплики, репризы макаенковской комедии: Кренделев (напомним, что это пенсионер-общественник, который активно всовывается во все касающиеся его и тем более не касающиеся его дела. Сейчас он присутствовал при разговоре Каравая с одним из заготовителей, когда Каравай объяснял, возражал, наступал, запутывал «противника»). Итак, реплика Кренделева: «Ничего не понял». И в ответ на нее реприза Каравая: «Потому я и не возражал, когда тебя выбирали в ревизионную комиссию». Или дальше. Беседуют Каравай и приехавшее «ответственное лицо», некий Ломтев. Говорит Ломтев: «...Надо так организовать дело, чтобы к вам в «Маяк» можно было бы возить представителей колхозов для передачи опыта. Проведем у вас семинары руководителей областных организаций, районных, в общем, вы
