Простовещи. История мира через легендарные товары и любимые продукты - Сергей Сергеевич Минаев
Французы еще долго будут опасаться массово внедрять подземный корнеплод. К 1815 году Франция производила 2,1 млрд литров картофеля, а к 1840 году уже 11,7 млрд. Но уже в середине XX века философ Ролан Барт в своем сборнике «Мифологии» провозгласит, что картофель – это элемент «французскости».
Картофельные бунты
В Россию картофель впервые попадает вместе с другими голландскими заимствованиями Петра I. Картофельный бум в Нидерландах начался как раз во время Великого посольства русского монарха, и естественно, что картошка, наряду с другими популярными на Западе товарами, Петру понравилась. Русская знать, пытаясь угодить капризам первого российского императора, уплетала картошку за обе щеки. У народа было другое мнение – русские крестьяне называли картофель «дьявольским яблоком», «картохой проклятой» и «проклятым зельем». Чтобы его не разводить, они были готовы идти на каторгу – в народе ходили слухи, что картофель истощает землю. Крестьяне испокон веков ели брюкву и репу и о чем-то новом слышать не желали.
Старообрядцы, ненавидевшие императора, презирали и «его» картошку. Запрету на потребление и выращивание картофеля поспособствовал апокриф «Сказание от книги, глаголемыя Пандок…». Старообрядцы настаивали, что картофель произошел от растения, которое выросло на могиле блудницы. В результате при Петре I попытка внедрить картофель провалилась.
Недовольны картошкой были не только крестьяне. Часть национально настроенных аристократов считали, что этот продукт угрожает традиционному русскому образу жизни. Авдотья Голицына, одна из деятелей славянофильского движения, утверждала, что картофель – враг и погибель русского духа, а выращивание «немецкого овоща» подрывает достоинство русского человека.
Репа была почти священным овощем для защитников национальной идентичности. В ней как будто бы находилась частичка души русского крестьянина. С другой стороны, у репы есть два серьезных недостатка. Ее сложно выращивать – надо часто полоть, обильно поливать и крайне тщательно за ней ухаживать. Кроме того, репа растет так же, как морковь, – из одного семечка вырастает один корнеплод. Из одной картофелины вырастает до восьми новых – преимущество очевидно.
Если в Европе не хотели разводить картошку из-за того, что она не соответствует рациону аристократов, то у нас ее клеймили за «нерусскость». Картофель считался чем-то инородным на нашей земле.
Самые известные российские монархи-реформаторы то и дело увлекались картофельным вопросом. Екатерина Великая закупила картофель в Ирландии, но все испортила погода – картофель в пути перемерз – из восьми тонн до России в удобоваримом виде добралось лишь 100 кг. Оставшиеся плоды высадили на окраинах нескольких городов. Императрица, может, и продолжила бы свою картофельную миссию, но ее внимание отвлек Пугачевский бунт, и о картошке снова забыли.
Одним из ярых апологетов картофеля на Руси становится Абрам Ганнибал – «арап Петра Великого» и прадед Александра Пушкина. Ганнибал увлекся выращиванием картофеля в имении под Петербургом и доказал на своем примере, что картофель – это вкусно и полезно. Соседние помещики по его примеру тоже начали сажать картошку. Пушкин обожал этот продукт – его няня Арина Родионовна частенько подавала на стол запеченную картошку.
Для русского крестьянства время картофеля наступит позже – благодаря императору Николаю I, который хотел прекратить постоянные вспышки голода.
В XIX веке было три типа крестьян:
● Государственные крестьяне жили на казенных землях и были свободными.
● Помещичьи крестьяне принадлежали своим владельцам (когда вы слышите про издевательства над крепостными – речь именно о них).
● Удельные крестьяне – их было немного – принадлежали непосредственно царской семье.
В 1834 году удельных крестьян обязали отдать часть полей под картошку на случай неурожая. Впрочем, большинство из них к тому времени избавились от предрассудков и сажали картофель добровольно. Одного желания мало – крестьянам никто не выдал нужного количества клубней для посадки. К тому же был запущен слух, что царских крестьян, которые засеяли угодья картошкой, отдадут помещикам. Никто в здравом уме не хотел для себя такой судьбы. Крестьян пытаются заставить сажать клубни – они отказываются. Саботажников наказывают, но это приводит к еще большему ожесточению. Начинаются восстания, в дело вмешивается армия. Наиболее активных бунтовщиков накажут, причем очень жестко – им полагался прогон через строй солдат с побиванием шпицрутенами (ивовыми прутами). Многие после такой экзекуции погибали.
Урок был выучен, но ситуация не изменилась – в 1840 году снова случился голод. Никакие картофельные угодья удельных крестьян не могли исправить ситуацию. Теперь уже государственным, свободным крестьянам (30–35 % всех селян) был спущен указ – выделяйте часть земель под посадки картофеля. Но в этом случае палку перегнули писари. Они и без того раздражали сельское население – сказывалась любовь писарей к барским кафтанам, блестящим пуговицам и излишне комфортной жизни. Когда они начали фальсифицировать подписи крестьян, якобы согласившихся выращивать картофель, деревня взбунтовалась.
Писарей поднимали на вилы, посаженную картошку беспощадно уничтожали. Ошибкой будет считать, что это был бунт против власти в общепринятом смысле этого слова. Крестьяне были уверены, что они возвращают порядок, а писари – устраивают хаос. Пришли люди некоего «Министрова» (люди думали, что это чья-то фамилия, а не должность министра) и пытаются оторвать их от родной земли. К чиновникам более высокопоставленным, чем несчастные писари, относились с должным почтением. Подробных разъяснений от высоких чинов обычно хватало для прекращения насилия, но в некоторых селах бунтарские настроения были слишком сильны. В Вятскую губернию пришлось вводить войска, а 12 крестьян, восставших против картофеля, были убиты.
Показательно, как крестьяне отнеслись к неминуемому наказанию. Когда они осознавали, что пошли не против каких-то жалких писарей, а против воли царя, то искренне просили прощения. Однако многим все равно пришлось сполна заплатить за беспорядки: крестьян поделили на две группы, в зависимости от степени вины. Тех, на ком была кровь писарей, сразу отправили в остроги. Остальных ждал уже знакомый путь из шпицрутенов. Крестьянская община – структура коллективная, вина общины – это вина каждого. За участие в бунте пороли каждого десятого.
Подавив крестьянские волнения, которые получили название «картофельных», Российское государство перестало полагаться исключительно на приказную систему и начало поощрять крестьянские общины за выращивание картошки. К концу XIX века она получила почетное и очень душевное народное название, популярное до сих пор, – «второй хлеб».
Пока русские крестьяне разбирались в достоинствах картошки, на другом конце Европы люди расплачивались за свою доверчивость.
Ирландская трагедия
1588 год. Испания собирается нанести окончательное поражение своему главному противнику – Англии. Для этого был собран флот такого масштаба, которого никогда не видел свет. Его назвали Непобедимой армадой. Не дойдя до берегов Англии, армада попала в шторм и потеряла значительную часть кораблей. Остатки испанского флота решили обогнуть Британские острова, но у берегов Ирландии снова угодили в шторм, во время которого еще с десяток кораблей разметало по скалам. Вместе с картошкой. Так, согласно ирландским сказаниям, картофель попал на остров.
Если в остальной Европе продвижению картошки помогали указы монарших особ, то в Ирландии она распространялась стихийно. Островной климат оказался идеальным для выращивания этой культуры. Пока на земле хозяйничала оккупационная английская армия, под землей шла другая экспансия – картофельная. Англичане забирали у ирландцев все ресурсы – 85 % населения жило в полуземлянках, а картофель позволял и заплатить за аренду земли, и отложить немного на жизнь. Бедный крестьянский остров почти забыл, что такое голод, хоть и попал в полную зависимость от картофеля – 40 % ирландцев не ели никакой другой пищи. Ирландский священник Джон Грэм написал стихи, которые очень точно передают ирландскую картину мира:
О! Нет в большом мире расы, которая могла бы нас победить,
От холодных холмов Канады до знойной Японии,
