Культура Древней и Средневековой Руси - Борис Григорьевич Якеменко
Существует предположение, что Филофей был знаком (помимо Откровения Иоанна) и с переводными эсхатологическими сочинениями: толкованием на Апокалипсис святого Ипполита и Андрея Кесарийского, «Откровением» Мефодия Патарского и житием святого Андрея Юродивого – и идеи, почерпнутые из них, помещал в основу своей теории. В послании в великому князю Ивану Васильевичу Филофей восполнял толкование Андреем Кесарийским апокалиптического образа жены, бегущей от змия в пустыню, соображением, что эта жена и есть Русское царство: «Бежание жены в пустыню – от старого Рима… понеже весь великий Рим падеся и болит неверием… в новый же Рим бежа, еже есть Константин-град, но ни тамо покоя обреть съединения их ради с латынею на осьмом соборе».
Необходимо обратить внимание и на еще одну особенность этой теории, которая заключается в том, что в первоначальной схеме Третий Рим заменяет, а не продолжает второй. Задача в том, чтобы не столько продолжать византийские традиции, сколько построить новый Рим взамен прежнего. Таким образом, Москва, минуя предшественников, как бы напрямую связывается, возвращается к Иерусалиму Палестинскому, а в свете сильнейших эсхатологических ожиданий – «приблизилось Царство Небесное» – к Иерусалиму Горнему Небесному. Как писал Г.Флоровский: «Это была своего рода религиозно-национальная утопия, весьма страстная и поэтическая, выросшая из непреодолимой жажды приблизиться к воплощению Царства Божия на земле, необычайно близкая всему народному духу, характеризующая духовное самочувствие Руси».
Эта идея быстро получает свое отражение во множестве произведений, примыкающих к посланиям Филофея. Это – «Сказание о Вавилоне (Вавилонском царстве)», «Повесть о белом клобуке», «Сказание о князьях Владимирских», «Послание Спиридона Саввы». «…Древний Рим отпаде славы и от веры Христовы гордостию и своею волей, в новом же Риме, еже есть Константиноград от насилия агарянского такожде христианская вера погибнет, на третьем же Риме, еже есть на русстей земли, благодать Святаго Духа возсия. И да веси, Филофие, яко вся христианская приидут в конец и снидутся во едино царство русское, православия ради…» – говорится в «Повести о белом клобуке».
Мысль о Москве как Третьем Риме – оплоте последнего православного царства – была настолько органична русскому общественному сознанию и настолько ярко и логично объясняла многие политические события, что она неустанно повторяется во многих официальных документах и сочинениях XVI–XVII вв. В знаменитой «Казанской истории» Москва называется «третий новый великий Рим, провозсиявший в последняя лета, я ко великое солнце в великой нашей Русской земли». Эту идею можно встретить в Уложенной грамоте об учреждении патриаршества в России от 1589 г., («Твое же, о благочестивый царю, великое Российское царствие, третей Рим, благочестием всех превзыде»). Теорию «Москва – Третий Рим» излагал грекам Арсений Суханов, ее придерживался протопоп Аввакум, а сцены и текст интерпретирующего теорию «Сказания о князьях Владимирских» были вырезаны на царском месте в Успенском соборе, и его идеи излагались в дипломатических документах и официальных летописях.
Эта идея вырастает тогда, когда наконец Русь превратилась в мощное единое государство и одним из важнейших факторов создания теории «Москва – Третий Рим» была глубокая убежденность общества того времени в исключительной чистоте русского православия, в сознании собственной богоизбранности. Поэтому уже в вышеупомянутых «Сказаниях» и других памятниках, трактующих эту теорию, встречаются указания на тщательное соблюдение обрядов и чистоты веры. Москва, черпающая свои духовные силы из Иерусалима, должна была быть идеальной в этом отношении.
Важнейшим литературным памятником этого времени становится «Казанская история», описывающая процесс овладения городом Казанью, взятой Иваном Грозным в 1554 г. «История» полна параллелей, ассоциаций, намеков на схожесть и разницу политических и духовных судеб Иерусалима, Константинополя, Москвы и их владык. Образ царицы Сумбеки, воплощающий женственную сущность Казани, построен на реминисценциях из апокалиптических книг Библии – книг пророков Исаии, Иеремии и Откровения Иоанна, ее плач на реке при оставлении града цитирует Апокалипсис: «Горе тебе, граде кровавый! Горе тебе, граде унылый! И что еще гордостию возносишися, уже бо спаде венец с главы твоея!» (Откр. 18:2–4,10–11,14). Гибнущая Казань сравнивается с Иерусалимом («И предана бысть яко Иерусалим в наказание Навуходоносору»), а ее покорителя Ивана Грозного Бог послал «яко Тита… разорити град Иерусалим». Сама Казань в «Истории» иногда приобретает сходство с осажденным турками Константинополем в 1453 г., а ее взятие расценивается как эпохальное событие вселенского значения, практически завершающее круг мировой истории.
Еще одним литературным памятником, очень точно отразившим настрой эпохи, стала «Степенная книга», повествующая о русской истории с древнейших времен до 1560 г. Она была написана по инициативе святителя Макария для Ивана Грозного. Составителем «Степенной книги» стал протопоп Благовещенского собора Московского Кремля, духовник Ивана Грозного Андрей (будущий митрополит Афанасий). Изложенное в «Степенной книге» видение Василия Блаженного о том, как Владимирская икона Богоматери собиралась покинуть город и была остановлена лишь молением преподобных Сергия Радонежского и Варлаама Хутынского явно отражает эсхатологическую тревогу общества, боязнь наказания, ожидание конца в любой момент. По мнению М. Плюхановой (считающей, что «Степенная книга» есть «идеальное изображение Московского царства как царства-града-Иерусалима, скопление святости, святых и святынь»), данный сюжет должен был служить напоминанием о том, что Москва в любую минуту может быть покинута своими святынями (как ими был оставлен Иерусалим, Царьград, Киев, Владимир) и окажется обреченным, богооставленным градом, за чем естественным образом последует Страшный суд.
ХVI в. стал временем расцвета публицистики, одним из главнейших вопросов которой становится вопрос о царской власти. Именно о нем ведется дискуссия Федора Карпова и Ивана Пересветова в 40—50-х гг. этого столетия. Иван Пересветов обосновывает жесткость и бескомпромиссность царской власти (не случайно некоторые исследователи считали, что под именем Пересветова скрывается сам Иван Грозный). В отличие от Пересветова, Ф. Карпов подчеркивает, что «милость без правды малодушество есть», а «правда без милости мучительство есть».
Наиболее ярким явлением русской публицистики XVI в. стала известная полемика князя Андрея Курбского и царя Ивана Грозного, начавшаяся после бегства Курбского в Литву в 1564 г. В посланиях обсуждаются самые различные вопросы, в том числе и о власти, о правах и обязанностях государя. Иван Грозный стоит на позициях жесткой власти, рассматривая подчиненных как холопов. Курбский считает, что основной долг государя – заботиться о благе подданных. Замечателен стиль посланий
