Культура Древнего Рима. Том I - Е. М. Штаерман
Во взглядах на природу человеческого организма мнения философских школ расходились, в частности, в вопросе, что считать центром сознания и восприятия — мозг или сердце. Кардиоцентрическая точка зрения широко распространилась в стоической и эпикурейской школах, а ко времени Империи стала общепринятой. Между тем после Платона и Гиппократа Герофил подтвердил, что центром сознания и восприятия следует считать мозг, а Эрасистрат уже отличал двигательные нервы, проводящие движение, от воспринимающих ощущения. Незадолго до Галена Руф Эфесский, Марин Александрийский и его школа, много комментировавшие труды Эрасистрата и Герофила, поддерживали их точку зрения.
Для доказательства этого положения Гален написал трактаты «О догмах Гиппократа и Платона», а также «О назначении частей человеческого тела», где показал, что головной мозг есть начало всех нервов, всякого ощущения и произвольного движения и что началом всех артерий является сердце. Эту точку зрения он отстаивал не только с философских позиций методами логического доказательства, но и практическим экспериментом, препарируя собак и кроликов: «Те кто говорит, будто нервы выходят из сердца, могут сколько угодно утверждать это и устно, и письменно, однако неопровержимо доказать это положение на животных они не могут» (De plac. Hipp, et Plat., III, 334).
В полемике против стоиков и Аристотеля Гален опирался на факты, отвергая слепое следование авторитетам: «Аристотель говорит, что не все органы чувств доходят до головного мозга. Что за речи, о Аристотель! Даже сегодня мне стыдно упоминать эти слова» (De usu part., VIII, 3). Теория должна подкрепляться на практике опытом и экспериментом, а «отвергать доказательства, вытекающие из самой природы вещей, ища поддержки во множестве мнений, — дело скорее ритора, а не философа. Те самые мнения, на которых основывается такой автор, нередко и предают его. Я никогда не стал бы приводить мнение Еврипида в доказательство важного положения, потому что Еврипид, Тиртей или другой поэт недостаточно авторитетны при отсутствии доказательств: даже величайший из медиков Гиппократ или первейший из философов Платон не будут в этом случае достаточными авторитетами» (De plac. Hipp, et Plat., III, 319).
После лекции в доме Боэта Гален неоднократно выступал перед столичной публикой, интересующейся вопросами медицинской теории и философией, в храме Мира в Риме и в доказательство своих положений проводил вскрытия животных. Эти демонстрации вызвали большой интерес публики и еще больше обострили отношения Галена со столичными медиками. Возможно, этому немало способствовал и тот факт, что Галек какое-то время был личным врачом Марка Аврелия и его сына, будущего императора Коммода. Обстановка среди конкурирующих групп врачей, видимо, была достаточно напряженной, если Гален обвинял их чуть ли не в покушении на его жизнь и называл «шайкой городских бандитов» (De procogn., 622). Кроме того, в Риме II в. искусный в прогнозе заболевания врач нередко попадал под подозрение в занятиях магией, практиковавшейся шарлатанами от медицины. Обвинение в занятиях магией использовалось часто с тем, чтобы подорвать репутацию врача. Против предсказателей, особенно если их прогнозы касались императоров, закон применял строгие меры (Tac. Ann., II, 32; XII, 52). Гален жаловался на такое отношение со стороны римских врачей: «Если врачу удается правильно установить диагноз и предсказать течение болезни, сразу же находятся любопытствующие, описаны ли подобные случаи в теории. Спрашивают других врачей, насколько это верно. Те по невежеству отрицают, что об этом что-либо известно из других авторов, и тогда правильно предсказавшего диагноз обвиняют в ведовстве» (De praecogn., 602).
Медицинские трактаты Галена отражают состояние медицинской теории Римской империи. Специальные его трактаты насчитывают десятки названий по самым различным вопросам теории и практики: его интересовала анатомия и физиология, строение человеческого тела и функции органов, учение о нервах, о мышцах; он описал зрительный нерв и строение глаза, дал название некоторым мышцам, сохранившиеся до наших дней, и пр.
Величайшим авторитетом в анатомии в I–II вв. был и Марин, 20 книг которого Гален изложил в книгах об анатомии («Анатомические процедуры», «Анатомирование мускулов», «Строение скелета»). По мнению Галена, в анатомии Марин превзошел Гиппократа; «занимаясь препарированием, он накопил большой опыт и лично наблюдал все, что описал в своих работах» (De libr. propr., 3). Руф Эфесский, живший в Риме в I в. н. э., первым описал перекрест зрительных нервов — знаменитую хиазму. Не менее знамениты были Соран Эфесский, живший при Траяне и написавший руководство по акушерству, и Аретей, писавший об острых и хронических болезнях. Лучшие римские врачи добивались замечательных успехов в установлении диагноза по биению пульса и характеру сердцебиения. Был накоплен немалый опыт в патологии нервной деятельности. Гален, например, связывал паралич пальцев с повреждением спинного мозга, а Аретей объяснял паралич правой стороны тела повреждением левой доли мозга[152].
Медицинская теория Римской империи, связанная с философским мировоззрением, ставила и разрешала проблемы доступными ей научными методами. Человеческий организм римская медицина рассматривала не изолированно, но в соответствии с природным целым, в качестве составной части природы, изучение которой, по словам Галена, «нечто более значительное и более важное, чем вся врачебная наука. Не одному только врачу полезно исследовать назначение частей тела, но гораздо больше, чем врачу, это необходимо философу, стремящемуся приобрести познание о всей природе, и ради этого следует быть посвященным в ее таинства» (De usu part., XVII). У Галена есть трактат, озаглавленный «О том, что хороший врач должен быть философом». Это положение он обосновывал тремя основными причинами: врач должен владеть научным методом; занятия медициной и философией должны быть выше выгоды; поскольку изучением природы занимается философия, медицинские теоретические вопросы входят в ее предмет. Философия оставалась для Галена основным способом познания мира, поскольку она включала познание творящей силы природы. Как философ, он обожествлял рациональный принцип созидающей природы: «Если бы демиург захотел в одно мгновение сделать из камня человека, то это оказалось бы для него невозможным. Вот этим и отличается от взглядов Моисея наше учение и учение Платона и других греческих философов, серьезно занимавшихся вопросами естествознания. Моисей думал, что достаточно, чтобы бог захотел привести в порядок материю, — и она тотчас же пришла бы в порядок, так как
