Сторож брата моего - Тим Пауэрс

И снова на ее изможденном лице появилось подобие улыбки.

— Вы преклоняли колени.

— Чтобы кидать кости! Как бы там ни было, я уже исповедался в этом.

— Я завидую вам, — сказала она, — в двух вещах. — Истончившиеся крылья ее носа затрепетали, втягивая воздух. — Тому, что у вас есть таинство исповеди. Уверенности в том, что ваши… грехи… получат прощение.

Ее смятые морщинами веки закрылись, и, выждав с минуту, Керзон решил, что она уснула, и начал вставать, чтобы выйти в кухню и поговорить с Энн.

Но Эмили открыла глаза, и стало ясно, что она бодрствует.

— И чему же второму у меня вы завидуете? — спросил Керзон.

— Вы прямо в лицо… видели богиню Минерву.

— И это чуть не убило меня.

Она пошевелила пальцами, как бы желая показать, что это неважно.

— Естественно. Как могло быть иначе, если… — Ее взгляд перешел на окно за спиной Керзона. — Вы раскаиваетесь, — прошептала она, — в том, что просили у нее совета?

Керзон смотрел на бледное, иссохшее, со впалыми щеками лицо и думал о загорелой, полной сил молодой женщине, неутомимо прошагавшей много миль по пустошам рядом с ним.

— Не знаю, — сказал он наконец. — А вы?

— Это позволило изгнать дьявола и освободить Брэнуэлла. — Она начала было поднимать руку, но тут же позволила ей упасть и лишь нетерпеливо сморгнула слезы. — Я тоже не знаю! Может быть мы… посвятили себя? Ей? И приговорены к вечной юдоли — службе соломенной фигурке в mundus locus?

— Нет, Эмили. — Он подался вперед и взял в руку ее холодные костлявые пальцы. — Вы предали огню расписку кровью, оставленную в пещере, посвященной сказочным фейри, и принесли в жертву свой второй роман. Вы полностью выполнили задачу, которую она поставила перед вами. Ваша связь с Минервой завершается, по сути, повторением заклятий в обратном их порядке.

— Вы цитируете Мильтона, протестанта! — Она вновь прикрыла глаза и произнесла следующие строки из мильтоновского «Комоса»: — «…Вырвать из каменных оков паралича застывшую в них неподвижно леди»[14].

Керзон не выпустил ее пальцы.

— Недуг исцелен, — продолжала она, — не только здесь, но, думаю, и во многих других местах.

— Совершенно верно. «Косвенные» в Англии, «Schrägen» в Германии, «Ferde» в Венгрии — все утратили силы, влияние и распадаются. По всей Европе революции, старые державы рушатся одна за другой.

Она высвободила ладонь из его руки и вскинула брови.

— Мой… второй роман?

Керзон почувствовал, что краснеет.

— Я… э-э… нанял адвоката, который должен следить за материальным положением вашей семьи. Нет-нет, ему вовсе не вменялось изучение… ваших тайн и псевдонимов.

— Ах?

— Но… сознаюсь: я прочел «Грозовой перевал» и считаю, что эта книга столь же сильна и непреклонна, как и ее автор. В образе Хитклифа я узнал Валлийца. Надеюсь, что этому персонажу вы не добавили еще и моих черт.

— О… разве что немного из внешности и манеры поведения. — Она опять раскашлялась и лишь через минуту отдышалась и вновь смогла говорить. — Вы сначала не очень-то понравились мне.

Она приподняла руку, легко касавшуюся головы Стража.

— Вы все еще путешествуете с… диоскурами?

Он вскинул голову.

— Да. Они бывают точно так же полезны, если случается иметь дело с обычными грабителями.

— Новые?

— Нет. Тот самый нож, который вы вернули мне и которым я дрался с вервольфами тогда в овраге.

— Вы можете дать мне его?

Он растерялся и подумал, что у нее могла начаться горячка и в бреду ей кажется, что рядом с нею опять появились вервольфы, от которых нужно защищаться. Но сказал лишь: «Конечно» — и подошел к другому стулу, на который положил пальто.

Запустив руку в карман, он выпрямился, вернулся к своему стулу и после еще пары секунд колебания положил нож в ножнах на диван рядом с Эмили.

Она не глядя нащупала рукой обтянутую кожей рукоять.

— Я хочу, чтобы меня похоронили с ним, — сказала она. — Чтобы показать, на которой я стороне.

У него перехватило дыхание, но он сказал спокойным, внятным голосом:

— На этот счет не может быть никаких сомнений.

Она закрыла глаза.

— А теперь идите. Я не хочу, чтобы вы видели меня мертвой.

Керзон встал, взял со стула свое пальто, а со стола — шляпу и перчатки.

— До свидания, Эмили. Вы…

Он не смог продолжить, и она с трудом кивнула.

— Я знаю, Алкуин. Вы тоже. Идите.

Страж встал, подошел к Керзону, поднял мощную лапу и прикоснулся жесткими подушечками к ладони Керзона. Тот потрепал пса по голове, и он снова лег рядом с диваном. Керзон кивнул и вышел из комнаты в холодную прихожую.

Энн стояла около двери в кухню, и он подошел к ней.

— Я остановился в «Черном быке», — сказал он, понизив голос. Она кивнула, и он повернулся, посмотрел через длинную прихожую на входную дверь, но не двинулся с места. — «Незнакомка из Уайлдфелл-Холла» и «Джен Эйр», — сказал он через плечо, — более чем достойные книги.

Не оглядываясь, он подошел к двери, открыл ее и вышел на крыльцо. Уже там, на холоде, он надел пальто, шляпу и перчатки, спустился по ступенькам и в последний раз покинул приходский дом семьи Бронте.

Эмили настояла на том, что будет ночевать у себя в комнате, наверху, и поднялась по лестнице, хотя на это ушло почти десять минут. Там Шарлотта помогла ей облачиться в ночную рубашку и подняла ее исхудавшие ноги на кровать. На следующее утро Эмили медленно, осторожно спустилась вниз, постояв на площадке, чтобы отдохнуть. Отец, Энн и Шарлотта, как обычно, завтракали овсянкой; Эмили заставила себя выпить чашку жидкого чая. Она видела, что родные уже оплакивают ее неизбежный уход, и особенно жалела отца и Шарлотту, потому что Энн предстояло вскоре последовать за нею.

«Три смерти как возмещение».

Брэнуэлл уже заплатил свою неустойку.

Шарлотта несколько недель уговаривала Эмили позволить пригласить доктора, чтобы тот осмотрел ее, но Эмили категорически, наотрез отказывалась. Керзон давным-давно объяснил Шарлотте: «Те, что устроены потоньше, могут присасываться к вам и постепенно лишать вас дыхания и жизненных сил». Зачем тратить попусту чужое время и пробуждать ложные надежды заведомо неверным диагнозом?

Но Шарлотта так и не поверила до конца этим словам. Но ведь в конце концов она не оставляла кровавой отметки в волшебной пещере.

Эмили поставила чашку и, опершись одной рукой на холку Стража, поднялась из-за стола. Постояла немного, переводя дыхание, и сказала:

— Пожалуй, я… посижу в гостиной и… займусь шитьем.

С вялым удовольствием она отметила, что отец и сестры уже усвоили, что ей не нужно