Совок порочного периода - Алексей Небоходов

– Может, поговорим?

Я качал головой. О таком не говорят даже друзьям. Такие тайны остаются навсегда.

На занятиях я молчал, оценки катились вниз, но мне было плевать. Какая разница, когда ты сам себя уничтожил?

Ночи превратились в бесконечное ожидание рассвета. Я лежал и снова переживал ту ночь, пытаясь найти момент, когда можно было остановиться. И понимал, что не хотел останавливаться. В тот миг желание победило совесть.

Иногда перед рассветом казалось, будто я слышу её шаги. Вскакивал, выбегал в коридор – но там было пусто. Только гулкое эхо и тяжёлое дыхание.

Начал пить. Немного, стакан-два портвейна, того самого. Искал в нём забвения или ответа, но находил только горечь и усиливающуюся вину.

На исходе второй недели пришло письмо. Без адреса, незнакомый почерк. «Она в безопасности. Не ищи. Дай ей время залечить раны. Если в тебе осталось хоть что-то человеческое – оставь её в покое».

Я перечитывал эти строки много раз. Кто писал? Сестра из Омска? Кто-то ещё? Главное – Елена была жива. И где-то начинала заново.

Вечером впервые за долгое время я разрыдался по-настоящему, громко, горько, как ребёнок. За неё, за себя, за всё, что разбил и больше никогда не склеить.

Осознание окончательно поглотило меня. Я стал тем, кем никогда не хотел быть – предателем, чудовищем. И теперь мне предстояло жить с этим знанием.

Но рядом с отчаянием пробивалось нечто новое – слабое желание искупить совершённое. Не для того, чтобы получить прощение, – я его не заслуживал. Просто чтобы доказать самому себе, что во мне ещё осталось хоть что-то человеческое.

Я не знал, как начать. Но впервые за две недели почувствовал что-то похожее на цель – долгий, мучительный путь искупления, возможно бесконечный, но необходимый.

Я встал, собрал пустые бутылки и выбросил. Протёр стол, её забытую заколку убрал в ящик. Мелочи. Но с чего-то нужно было начинать.

За окном бледнело утро. Новый день. Первый день остатка жизни, которую предстояло прожить с грузом содеянного. Но прожить – иначе её жертва окажется напрасной.

Сидел на кухне в полутьме, сжав голову руками. Третья неделя одиночества. Квартира стала склепом – тихим, пыльным, пропитанным виной. За окном Москва жила своим чередом, но я выпал из её ритма и застрял в замкнутом круге самобичевания.

Мысли кружили, как стервятники. Её лицо в то утро. Ужас в глазах. Крик. Пощёчина, которую заслужил. Слова о детдоме. Каждое воспоминание било под дых, но от них невозможно было отказаться.

Всплывали другие жизни – будто воспоминания о том, чего не было. Дарья Евгеньевна в бане. Фотографии, которых не сделал. Её слёзы на даче из стёртой реальности. Спасение, близость, отвержение. И Таисий с кривой улыбкой: «Каждый выбор – шаг к пониманию себя».

Пониманию чего? Что я способен на худшее? Это я и так знал.

И всё же в глубине оставалась подлая надежда. Если переносы случались прежде – может, повторится снова? Может, мне дадут ещё один шанс?

Я ждал. Головокружения, тошноты, искажённого пространства.

Прошёл час. Потом ещё. Тишина. Только тиканье часов и моё дыхание. Вселенная молчала, равнодушная к мольбам.

А потом – случилось.

Сначала дрожь в пальцах. Потом – тяжесть в веках. Комната качнулась, как палуба. Я вцепился в стол – и не почувствовал опоры: ладони прошли сквозь дерево.

И вместе с этим пришло понимание. Перенос. Новый шанс. Страх и облегчение сплелись в одно. Но заслужил ли?

Тошнота накатила. Закрыл глаза. Волна накрыла – выворачивало наизнанку, собирало заново. Время теряло форму, превращалось в спираль.

Память спуталась. Прошлое, настоящее и неслучившееся перемешались. Я видел себя: в ванной, в бане, на даче, в спальне. Смотрел на все версии, все выборы. Мелькали лица, движения, тени. Всё слилось в калейдоскоп – не из событий, а из самого меня.

Тело растягивало во все стороны. Каждая клетка пылала и мёрзла одновременно. Я пытался закричать – но не было голоса. Не было тела.

А потом – провал. Чёрная пустота, в которой не существовало ничего. Ни времени, ни пространства, ни меня.

Только сознание, зависшее в безвременье.

Вдруг – вспышка. Свет, обжигающий и резкий. Я моргнул. Передо мной – подъезд. Знакомый, облезлый. Запах сырости и кошек. Дверь квартиры.

Я стоял, как тогда, с ключами в руке. Пальто сухое. Значит, ещё не попал под дождь. В кармане – мятая мелочь. На часах – восемь вечера.

Сердце грохотало. Я сделал вдох. Потом ещё один. Воздух был настоящим. Стены – твёрдыми. Всё вокруг снова стало реальным.

За дверью слышались шаги, звон посуды. Елена была дома. Целая. Живая. Ничего не знающая. Ещё не сломанная.

Я стоял, не решаясь войти. В прошлый раз я вошёл – и всё разрушил. Что изменится теперь? Смогу ли?

Но нельзя стоять вечно. И нельзя сбежать от судьбы.

Таисий был прав – каждый выбор ведёт куда-то. Осталось понять, готов ли я сделать правильный.

Я повернул ключ. Замок щёлкнул, как выстрел. Я шагнул внутрь.

– Это ты? – донёсся из кухни голос. Усталый, но ещё не сломленный. Голос женщины, которая ещё верит.

– Это я, – ответил я, стараясь не выдать дрожь.

Повесил пальто. Снял ботинки. Всё происходящее ощущалось до мельчайших деталей.

Я получил второй шанс. И теперь всё зависело от меня.

Глава 10

Когда я вошёл в квартиру, меня окутала затхлая тишина, пропитанная тревогой и спиртным. Тёмный коридор встретил моё отражение пустыми глазами старого зеркала, напоминая о навязчивых воспоминаниях, от которых невозможно избавиться. Я медленно снял пальто, повесил его на крючок и шагнул вглубь квартиры, словно в вязкий мрак собственной совести.

На кухне тускло горела лампочка под засаленным абажуром, отбрасывая болезненно-жёлтое пятно света на обшарпанный стол. Елена сидела сгорбившись, опершись локтями о клеёнку, и задумчиво покачивала недопитую рюмку. В каждом её движении, тяжёлом дыхании и затуманенном взгляде читалась пьяная обречённость.

Заметив меня, она вздрогнула, подняла голову и попыталась улыбнуться – болезненно, через силу.

– Лёня, – пробормотала хрипло и слабо, – уже вернулся?

– Да, – спокойно ответил я и осторожно приблизился, чувствуя, как внутри разгорается напряжение.

Елена потянулась к рюмке, но я успел перехватить её дрожащую руку и поставил рюмку обратно на стол. Она раздражённо посмотрела на меня, пытаясь поймать мой взгляд, но я отвернулся, не желая ввязываться в бессмысленный спор.

– Что ты делаешь? Отдай! – голос её звучал зло, но за этой злостью сквозила растерянность.

– Хватит! – сказал я твёрдо и взял со стола бутылку портвейна. В Елены глазах