Скорбный дом Междуречья - Алевтина Ивановна Варава
— А день рабов есть?
— Рабов нет. Уже больше века. Это только у вас тут эксплуатация процветает.
— Всё-всё, не заводитесь. Ещё что-нибудь?
— Новый год. С тридцать первого декабря на первое января отмечают повсеместно.
— Это даты? — уточнил призрак.
— Верно, — усмехнулась Полина.
— Пожалуй, достаточно. Бинарус принесёт вам восковую табличку. Запишите для меня, как вы отмечали все эти праздники в каждый из ваших двадцати пяти лет. Вы ведь сказали, что вам двадцать пять?
— Я не вспомню всего, тем более из детства! — вспылила Полина.
— Идите от того дня, из которого «перенеслись». Пишите то, что закрепилось в памяти. Ведь это памятные события, торжественные, если вы верно ответили на мой вопрос.
— Лучше я опишу праздники для дочки. Их я помню прекрасно.
— Нет, барышня. Пишите о себе. — Золотистый призрак сделал хитрое выражение лица. — Справитесь — я верну вам одежду и обсужу вопрос о том, чтобы возвратить вас на второй этаж.
— Ну, будь по-вашему, — кивнула Полина, которой не особенно нравилось ходить нагишом, пускай и в почти всегда пустой и тёплой палате. Да и сидеть в одиночестве было некомфортно. Это рождало какие-то неприятные ассоциации. — Только какой в этом смысл? — прибавила она.
— Это, поверьте, не ваша забота. Рад, что наметились улучшения.
Она закатила глаза.
Если бы Вольфганг пожаловал вчера, Полина, наверное, орала бы на него несколько часов кряду. Но сейчас переживание улеглось.
На завтрак она накинулась, словно голодный волк, и даже попросила у Бинаруса добавки, хотя порцию супа-пюре он принёс бо́льшую, чем обычно. Словно бы извиняясь, послушок приволок со второй «доставкой» кусок зажаренного мяса, просто изумительного на вкус, и ломтики свежего овоща странного лилового цвета с незнакомыми семенами на срезах.
— Спасибо, барышня, — пискнул карлик в самом конце. — Я никогда не забуду вашей доброты.
Она не ответила. Эта «дружба» — тоже часть плана, у неё пытаются вызвать сочувствие и привязанность к порождению бреда.
После того как Полина прикончила завтрак (пришлось есть руками, но какая разница?), послушок принёс эластичное ведро с водой, вынес ночной горшок, а потом поднял из пола столик со стулом (войлочные, но притом устойчивые, приросшие к полу) и положил для неё широкую тонкую дощечку, действительно вроде как покрытую воском. Потом он просеменил к Полине, тронул её за правую руку, и ноготь на указательном пальце чуть вытянулся и заострился.
— Пока не велено подавать пишущие палочки, — извиняясь, пояснил Бинарус. — Но так вам будет удобно.
Когда гномик оплыл, Полина закатила глаза, но потом подошла к своему новому предмету интерьера.
Провела удлинившимся ногтем по поверхности. Он оставил тонкую борозду. Писать так было странно и неудобно, но вполне реально, хотя буквы выходили кривые и кособокие.
Торговаться с бредом за возможность одеться? Очень весело.
Прошлый день рождения, он у Полины был в середине лета, они с Пушинкой отмечали на море. Уехали на побережье, взяв в аренду брезентовую палатку, и дочка сказала, что это — лучший вид отдыха из всех возможных.
Позапрошлый, когда дочке было четыре, получился попроще: они просто набрали вредных вкусностей в ресторане фастфуда и устроили в парке пикник. Когда Пушинке было три… Полина нахмурилась. Кажется, дочка тогда застудила горло, потому что один из вечеров выдался довольно холодным, а они гуляли до самой ночи в парке аттракционов, и в результате Полина не устраивала праздника. На год раньше малышка тоже была слишком мала, как и в первый год своей жизни. Полина просто покупала мини-торт и просила дочку помочь задуть свечку в форме цифры, хотя она не совсем понимала, о чём речь. Когда ребёнок маленький, следует забывать о себе.
В период, пока Полина ходила ещё беременной… Наверное, в тот раз в гости пришла подруга детства, Юлька, в честь которой она и назвала свою драгоценную девочку потом. Точно! С Юлькой они дружили с пятого класса, она очень поддерживала, когда не стало мамы. А потом Юлька переехала, и связь оборвалась.
Большого числа подружек у Полины не было никогда.
В её восемнадцатилетие должна была болеть мама, и явно было не до праздников. Воспоминаний о дне рождения не осталось вообще. А вот семнадцатилетие они с ней отмечали на море, взяв брезентовую палатку напрокат. А в шестнадцать… кажется, набрали в ресторане быстрого питания всяких вредных вкусностей и, наплевав на заботу о фигуре, устроили пикник в парке.
Полина ощутила растущее чувство тревоги.
Она делала пометки ногтем на восковой доске, но даже и без этого заметила бы неладное.
Пленница колдовского дурдома зажмурилась. Постаралась воскресить лицо матери перед мысленным взглядом. Оно расплывалось в какое-то пятно: тёплое, дорогое, бесконечно любимое, но лишённое конкретных черт и деталей. Полина знала наверняка, что мама очень её любила и всегда была рядом. Выслушивала любые её проблемы, помогала делать уроки, рассказывала интересные истории, играла с ней…
Что подмешали в этот чёртов суп⁈ Почему она не может вспомнить лица матери⁈
Волосы. Они были у неё мягкими и длинными. Каштановыми? С нитками проседи, которые та не желала закрашивать. У неё был округлый, чуть курносый нос. Веснушки. Но всё это не складывалось в картинку.
Полина стиснула зубы.
Пронумеровала цифры донизу. Когда дошла до семи, в самом конце таблички, та вдруг удлинилась, образовав место для новых пунктов.
Полина хмыкнула, подвела черту. На строках один-пять вывела фигурную скобку и написала: «не помню». Это нормально, не помнить ранее детство. Потом решила заняться Новыми годами.
Всякий раз они с Пушинкой покупали живую ёлку и наряжали её. Всякий раз загадывали желания под бой курантов: Пушинка свои рисовала, а Полина записывала. Потом сжигали вместе, подпалив разноцветные квадратики бумаги зажигалкой, и топили пепел в бокале с яблочным соком, в который Полина добавляла минеральной воды: и получалось «шампанское». Пили по очереди, каждая стараясь ухватить губами пепел.
Желания были всё равно общими.
Последний Новый год Полина помнила очень и очень ясно, его переполняли детали. Тот, что был перед тем…
Оказался очень похожим.
Но они вообще всегда похожи, в особенности если у тебя маленькая дочка!
Восьмые марта Полина решила отложить. Она встала, перебралась на койку, повернулась лицом к волокнистой стене и закрыла глаза.
Разбудил Вольфганг Пэй: объявил, что хотел бы пообщаться перед ужином. Призрак застыл над табличкой, читая наброски, полные пробелов.
— Где вы были в последний Новый год? — поинтересовался он.
— Дома. На кухне, — сурово объявила Полина, недовольная резким пробуждением: ей снилась Пушинка.
— Поздравления нужно приносить и прислуге?
— У нас не было прислуги! В реальности каждый сам делает все дела! — воинственно отрезала пациентка.
