Скорбный дом Междуречья - Алевтина Ивановна Варава
Отец Эднары д'Эмсо возвышался рядом и улыбался с едким превосходством и прямо-таки сатанинским удовлетворением. Его правая рука была поднята, повинуясь ей, на железной тарелке, стоящей перед женщиной на кроватном столике с короткими ножками, продолжало что-то готовиться, распространяя по спальне запах сочного стейка. Левая рука князя сжимала ледяную ладонь Полины.
Женщина в кровати подавилась, и её начало тошнить. Князь сделал движение пальцами, и губы бедняжки плотно сомкнулись. Было видно, что она не может их разлепить. Щёки надулись.
Князь ждал, пока несчастная не проглотит всё обратно. Потом снова направил своё внимание на тарелку-жаровню.
— Ешь, дорогая. Может быть, это научит тебя прилежанию!
Опухшие глаза женщины наполнили слёзы. А Полину — безумная, безграничная, сметающая всё на своём пути ненависть…
Глава 7
Смута
Полина вскочила — к счастью, Бинарус успел «разморозить» кровоточащую руку в пространстве. Вскинув на послушка безумные глаза, Полина прижалась к стене, подтянув колени к груди и пятками закрыв наготу снизу, хотя в целом уже привыкла к ней полностью.
— Что… вы видели, барышня? — сглотнув, спросил зеленоватый карлик.
Она замотала головой.
Ощущение присутствия в невозможной сцене было полным. Ненависть — самым настоящим, сильнейшим и всеобъемлющим чувством.
— Это неправда. Этого не может быть…
— Вы… должны сказать, что видели.
— Ничего! Ничего я не видела!
— Барышня… если так, мне придётся капнуть Горькой правды, — с мольбой проблеял Бинарус. — И тогда… Тогда вы можете выразиться так, что я… что меня… — в трёх глазах приземистого существа заплясал ужас.
Дети… у него дети, которых он любит не потому, что они — источник магии…
— Князя, я видела чёртового князя. Он мучил женщину. Заставил её проглотить рвоту. Я не могла этого вспомнить, я… — внезапно спасательный порыв сменился злобой: — Что ты мне вколол, гад⁈ — истерически крикнула Полина. — Это не эмоция⁈ Это наркотик, галлюциноген, да⁈ Вы пытаетесь меня обмануть! Вы…
— Барышне нужно успоко…
Полина бешеным скачком спрыгнула с кровати, схватила с выросшей из пола тумбы поднос и запустила им в послушка, успевшего растечься по полу волокнистой лужицей. Горькая правда разбилась, из шприца с отчаянием вылетел поршень, и в воздухе заклубился дымок, словно над сухим льдом.
— Врун! Предатель! Ты!
Лужица сочла за лучшее не возвращаться, наоборот, оплыла в пол ещё и тумба, а потом волокна «впитали» растёкшийся поднос и инструменты.
Полина осталась одна.
Она тяжело дышала, свирепо глядя в белую стену.
Теперь Полина всё поняла! Вот к чему эти бессмысленные инъекции! Вот что задумано! Чередовать эмоции, вызывающие настоящие воспоминания, с уколами чего-то другого, формирующего ложные! Они думают, что так смогут её обмануть⁈ Что неделями глядя, как из стен вырастают предметы и живые существа, она не поймёт, что и ощущение с воспоминанием можно сфабриковать чёртовыми чарами⁈
Не на такую напали!
— Вы этим меня не проймёте, уроды! — яростно выкрикнула Полина в волокнистый потолок. — Не выйдет!
Потом пришла апатия. Воспоминание было таким настоящим на уровне ощущений. И ещё она поняла, кем была плачущая женщина на кровати. Той самой бабой, которая завилась читать нотации вслед за сестрицей. Мамашей Эднары д'Эмсо.
Эти сволочи сумели внушить к ней… обиду и зависть, которые в тот день, что пытались вколотить в её память ржавыми гвоздями, превратились в разочарование и щемящую жалость. Чувства, сопутствовавшие ненависти, тянулись вереницей, окатывая Полину в её вынужденном уединении: ужас, безысходность, отчаяние. Неверие в возможность происходившего.
Полина яростно трясла головой. Хотелось дозваться Бинаруса и популярно объяснить ему, что достопочтенный князь измывался не над какой-то там женщиной, а над своей женой: тогда предателя точно вышлют каменеть куда подальше, вместе с детьми!
Хотелось отомстить. Причинить кому-то боль.
Хотелось вымести чужие, ненастоящие воспоминания прочь…
Пушинка. Она будет думать о дочери. Только о ней и о том, как она любила её, всякий день, с самого рождения, ещё до её рождения. Не то, что эта злобная мегера, называющая себя её матерью…
— Это не моя, не моя мать! — заверещала Полина на всю палату и начала махать руками, словно бы подложную память можно было стряхнуть с себя, как снующих по телу муравьёв.
В тот день её больше не тревожили, даже не принесли еду. Впрочем, она бы и не притронулась к ней.
Это всё ложь. Выкрутасы её бреда. Который хочет остаться с ней навсегда, заполонить всё, отняв реальную жизнь, отняв дочку, отняв у дочки её саму.
Никогда!
Полина прокручивала в голове подложное воспоминание и понимала с облегчением, что представления не имеет о его деталях: что это за комната, что ела княгиня, что было до и после. Она не узнала бы «отца с матерью», если бы не встретила их раньше в замке. Это просто картинка, внушение, приправленное сильными настоящими эмоциями, чувствами, которые тут можно вызвать медикаментозно.
Обман. Подлый обман.
Пленница даже смогла забыться тревожным сном на несколько часов. Переживание истощило силы. Вымотало, словно километровый забег с препятствиями.
К утру Полина почти успокоилась. Пережитое осело где-то внутри глухой злобой.
И тогда наконец-то появился Вольфганг Пэй.
— У вас наметился прогресс, барышня? — деловито осведомился он, просочившись сквозь стену.
— Хорошая попытка, — процедила Полина мрачно и прищурилась. — Но мимо. Может, вы наконец-то дадите мне какие-нибудь шмотки?
— Барышня слишком экстравагантно использует предметы гардероба. Что стесняться послушков и эманации человека, умершего сто восемь лет назад? Или думаете, что готовы вернуться в палаты наверху?
— Мне продолжат колоть эту дрянь? — поинтересовалась Полина.
— Безусловно, барышня. Но сейчас мы сделаем небольшой перерыв для адаптации к реальному воспоминанию.
Полина злобно рассмеялась и сложила руки на груди. Она даже спорить с ним не будет. Это — самое мудрое, вот что. Пускай радуется, пускай даже думает, что они сумели её обмануть.
— Я попрошу вас выполнить небольшое упражнение после завтрака, — продолжал призрак, и слова о пище заставили желудок конвульсивно сжаться: она по-настоящему проголодалась. — Найсенгел полагает, что прежнюю методику не нужно оставлять полностью, и мы будем комбинировать вашу терапию. Скажите, барышня, в… эм… «вашем мире» предусмотрены какие-то традиционные, регулярно повторяющиеся празднования? — неожиданно спросил Вольфганг Пэй, и это было странно — потому что раннее он всячески воздерживался от обсуждения реальности. — Что-то вроде Вотуманария или Дня солидарности надов?
— День рождения подойдёт? — состроила гримасу Полина. — Принято устраивать вечеринку и получать подарки в канун появления на свет каждый год.
— Праздник посвящен тому, что вы стали ближе к смерти? Торжество по случаю старения? Экстравагантно. Но подойдёт. Что-то ещё?
— Восьмое марта — Международный женский день.
