Хроники 302 отдела: Эффект кукловода - Алексей Небоходов
Дмитрий спокойно кивнул, выражая полную готовность слушать. Он уже привык к тому, что каждое слово Панова звучит как скрытая угроза, требующая абсолютного внимания.
– Первое и главное, Дмитрий Витальевич – дисциплина, – сказал Панов, медленно подчёркивая каждое слово. – Дисциплина во всём: в работе, общении с коллегами, докладах и отчётах. Любая расхлябанность немедленно будет замечена, и последствия будут печальными. Не для меня, конечно, а для вас. Мне бы не хотелось доводить до крайностей, поэтому отнеситесь к этому серьёзно.
Дмитрий выдержал взгляд Панова и спросил спокойно:
– Что конкретно подразумевается под дисциплиной в моём случае? Мне нужно ясно понимать границы, которых следует придерживаться.
Панов слегка кивнул, будто одобряя вопрос, и ответил уже чуть мягче, но с прежней скрытой напряжённостью:
– Прежде всего вы ежедневно ведёте журнал наблюдений. Фиксируете всё необычное, странное, выбивающееся из привычной картины. Подозрительные разговоры, люди, которые настораживают, любые детали. Раз в неделю я заберу эти записи на анализ. О существовании журнала не должен знать никто, кроме меня. Любое нарушение режима секретности я сочту личным оскорблением. А я не из тех, кто прощает.
– Понятно, – тихо сказал Дмитрий, сохраняя нейтральность. – Куда именно передавать записи, как поддерживать связь?
– Об этом не беспокойтесь, – Панов усмехнулся, словно развеселившись дотошности собеседника. – Я сам найду вас, когда сочту нужным. Ваша задача – не уклоняться от встреч. Второе условие – субординация. Не забывайте, кто над вами. Инициатива приветствуется лишь в рамках моих указаний. Самостоятельные шаги, особенно импровизации, будут жёстко пресекаться. Надеюсь, я ясно выражаюсь?
– Абсолютно ясно, товарищ Панов, – Дмитрий вновь кивнул, демонстрируя, что внимательно усваивает сказанное. – Тем не менее, мне следует уточнить: насколько глубоко я должен вникать в рабочие дела института? Допустимы ли дополнительные поручения от непосредственного руководства?
Панов помолчал, рассматривая Дмитрия с лёгкой заинтересованностью, словно тот оказался неожиданно любопытным объектом исследования:
– Хороший вопрос, Дмитрий Витальевич, – произнёс он, постукивая пальцем по стакану. – Вы выполняете всё, что предусмотрено легендой и должностью, но не более. Если поступит задание, выходящее за эти рамки, немедленно сообщите мне и только после согласования принимайте решение. Импровизации, напоминаю, недопустимы. Любой шаг в сторону будет считаться нарушением дисциплины с соответствующими последствиями.
Дмитрий медленно кивнул, принимая инструкции и давая собеседнику понять, что он серьёзен:
– Понял. Ещё вопрос: как мне реагировать на возможные проверки со стороны органов? Это вполне вероятно.
– Верно, – Панов чуть прищурился, становясь похожим на хищника, высматривающего ошибку добычи. – В таких ситуациях вы ведёте себя спокойно и уверенно, соблюдая правдоподобие. Вы инженер, патриот и законопослушный гражданин. Любые подозрения и вопросы органов немедленно передаёте мне. Никаких лишних контактов, всё строго по протоколу.
Он сделал глоток чая, смакуя каждое слово и паузу, словно наслаждаясь властью над собеседником.
– И последнее, Дмитрий Витальевич, – он наклонился чуть ближе, почти шепча, – в этом времени лучше держаться проверенных людей. Любая самодеятельность приведёт к печальным последствиям. Вы здесь не для того, чтобы выделяться, а чтобы тихо и эффективно выполнять задачи. Ясно?
– Вполне, товарищ Панов, – Дмитрий выдержал этот взгляд, не проявив никаких эмоций.
Панов снова откинулся на стуле, позволяя напряжению немного ослабнуть, хотя Дмитрий понимал: это было не просто наставление, а жёсткое предупреждение. За каждым его шагом будет следить пристальный и холодный взгляд нового начальника – человека, для которого контроль был не просто обязанностью, но и искусством.
Когда Панов ушёл, не оглянувшись, кафе вновь погрузилось в привычный полумрак, где время текло вяло и вязко, как старый мёд. Дмитрий остался сидеть за столом, не притрагиваясь к остывшему чаю, и только теперь позволил себе закрыть глаза.
Лицо Александра всплывало в памяти с пугающей отчётливостью: выверенные фразы, тщательно рассчитанные паузы и голос – вежливый, почти дружелюбный, но внутри которого звучал холодный, безэмоциональный алгоритм. За кажущейся простотой инструкций скрывался жёсткий многоуровневый контроль. Дмитрий чувствовал, что Панов – не просто куратор, а оператор системы, которая не прощает ошибок и гораздо опаснее, чем кажется.
Он снова открыл глаза, сделал глоток чая и посмотрел в мутное зеркало напротив. В отражении сидел другой человек – спокойный и собранный, с потухшими глазами, но с напряжённой готовностью внутри. Обратной дороги больше не было.
Теперь можно было идти только вперёд – в одиночку, без связи и гарантий, опираясь лишь на опыт и выдержку. Мысль о триста втором отделе мелькнула искрой. Контакт был необходим, срочно. Его пребывание здесь требовало регулярной синхронизации. Без неё Дмитрий мог начать ошибаться, а ошибка здесь была необратима.
Дмитрий поднялся, расплатился, не дожидаясь сдачи, и вышел на улицу. В лицо ударил сырой воздух с резким запахом асфальта и выхлопов. Люди проходили мимо равнодушно, даже не глядя в его сторону, что было ему на руку.
По дороге к метро он мысленно перебирал слова Панова – фразы, нейтральные интонации, скрытые намёки. Тревожило одно: Панов слишком быстро установил границы, слишком ясно обозначил «запретные зоны». Значит, наблюдение уже велось, и не только за Дмитрием. Возможно, Панов был здесь не единственным.
Вывод напрашивался сам: никаких сближений, лишних слов, личных бесед. Доверие было роскошью, на которую Дмитрий не имел права. Обычность коллег могла скрывать что угодно – агентуру, доносы, провокации.
Всю следующую неделю он решил не делать ни единого шага без внутренней проверки. Любая услышанная информация должна пройти тщательную перепроверку. Поведение – строго формальное, отношения – исключительно рабочие. Даже если кто-то вызовет симпатию или попытается приблизиться, он останется настороже.
Разведка должна быть незаметной. Дмитрию предстояло понять структуру института, разобраться, кто есть кто, не задавая лишних вопросов – просто наблюдая, слушая, запоминая. Его оружие – не активность, а терпение. Стать частью фона и выявить реальных игроков. Они были обязательно.
Сигнала от триста второго отдела пока не поступало, что тревожило, но не парализовало. Отдел имел свои ритмы, и отсутствие связи означало наличие причин. Главное – не проявлять излишней активности, не искать контактов самостоятельно. Дмитрий должен был ждать, сохраняя бдительность и холодный расчёт.
Домой он вернулся к полуночи. Свет в подъезде мигал, лифт гудел с жалобной усталостью. Всё было привычно – замок, запах в прихожей, скрип половиц. Дмитрий вошёл, закрыл дверь и сел на табурет у окна, не включая свет.
За окном город жил своей жизнью: дежурные окна, редкий шум машин, равнодушная статика. Дмитрий чувствовал себя внутри машины времени, проверяющей прочность человека прошлым.
Теперь он был один – без поддержки, без ориентиров. Но за спиной был многолетний опыт и проверенная привычка к одиночеству.
