Две дамы и римские ванны - Анна Викторовна Дашевская
– Вот! – воскликнула аббатиса. – И вы почувствовали, что с вином неладно! А ведь вы не энолог, правда?
– Совсем даже нет, – ответила Полина чистосердечно. – Но здесь, – и она ткнула пальцем в бутылку, – и в самом деле что-то не так. Скажите, а мага-алхимика вы не вызывали, чтобы обследовать?
Спросила, и сразу поняла: нет, не вызывали. И не вызовут, упираться будут до последнего, потому что они с Камиллой уедут и не станут источником сведений, а местный алхимик или проболтается, или продаст информацию.
Аббатиса поморщилась.
– Не было необходимости, – сказала она неохотно, и Полина почувствовала гордость за свою прозорливость. – Сестра Козима…
– Та, что занимается пасекой? – леди Камилла шевельнула бровью
– Да, именно она. Так вот, сестра Козима по первому образованию как раз алхимик. Правда, вином она не занималась, специализировалась на разработке лекарственных настоек, но уж первичный-то анализ сделать под силу и лаборанту, а не только докторессе.
«Ой! – Полина прикусила губу. – Хорошо, что я не успела высказать вслух свои догадки…»
– И что сестра Козима сумела обнаружить?
Аббатиса начала говорить, и Полина немедленно оглохла.
Этот недостаток обнаружился у неё ещё в пятом классе средней школы, когда они начали изучать химию: всё, что касалось веществ, их преобразований, химических формул и задач, вызывало у неё страшнейшую панику с самыми неприятными последствиями, от затыкания ушей и визга до повышения температуры к сорока градусам. Проблему надо было решать, и родители юной Аполлинарии, уже тогда считавшейся математическим гением, добрались до самого верха. Нет, не до министра, а куда выше, до великого князя Григория Александровича, курировавшего всё образование в Царстве Русь. И получили разрешение для своей дочери исключить из школьного курса химию, с заменой её четырьмя дополнительными часами математики в неделю…
С возрастом Полина научилась выключать слух немедленно, как только рядом с ней начинали говорить о химии. Выключила она его и сейчас. Потом встала со скамьи, прошла в дальний конец зала, к небольшим бочкам, надписанным загадочными знаками, и стала их разглядывать. Что-то здесь было не так. Это «не так» она заметила ещё раньше, когда протирала бокалы, но никак не могла с того места, где сидела, понять, что режет ей глаз.
Бочки… все одинаковые, тёмные и матовые, с чёрными обручами. Длиной чуть меньше метра, почти такая же в самой широкой части. Пахнет… она принюхалась: чуть-чуть пахнет корицей и гвоздикой. Надписи, сделанные чётким шрифтом, были нескольких видом, отличаясь цифрами – Полина поняла, что это дата закладки, – но глаз это не резало. Так что же? Ещё раз она прошла вдоль ряда, и наконец поняла, что ей мешает: пробка в одной из бочек была не тёмная, а светлая. Кроме того, она торчала на пару сантиметров больше.
– И что бы это значило? – спросила Полина сама у себя. – Так, судя по надписи, это то же самое «Фиоре дель Эуганее», о котором говорила аббатиса. Только собранное прошлой осенью, молодое. И кому оно могло понадобиться, и зачем?
Она вернулась к столу, где напротив друг друга сидели аббатиса и леди Камилла. Обе они молчали, и Полина с облегчением констатировала, что обсуждение химических деталей, кажется, завершилось. Оттоленги, исписавший уже несколько листов, сейчас развлекался рисованием профилей на полях.
– У меня вопрос, даже два! – сказала Полина. – Первый – вы не рассказали о третьей монахине, имевшей доступ в погреба, о сестре Франческе. Второй – про вон те бочки, что в них, и что вы с их содержимым будете делать?
– О сестре Франческе, ну да… – аббатиса сдвинула брови. – В ней, собственно говоря, нет ничего необычного. Сестра Франческа приходит сюда практически ежедневно, чтобы убраться. Протирает полы, моет бокалы… Раз в две недели она натирает специальным средством поверхность столов. Перед приездом посетителей достаёт и нарезает сыр и хлеб, который мы подаём при дегустации. Такие хозяйственные, совершенно обычные обязанности.
– Понятно… А о ней самой что скажете?
– Да знаете, и сказать-то нечего. Она пришла года два назад откуда-то с юга Лация, из Кампаньи. Из монастыря Великой Матери в Салерно. Медики рекомендовали её более мягкий климат, она аллергик. Франческе сорок два года, из семьи торговцев, магии нет, образование – только школа. Постриглась в двадцать шесть лет после смерти родителей. Собственно, это всё…
– Постриглась в двадцать шесть лет? – покачала головой леди Камилла. – И замужем не была?
– Боюсь, это было бы… затруднительно, – ответила аббатиса с некоторой неловкостью. – Сестра Франческа нехороша собой, у неё большое родимое пятно на правой щеке и части подбородка.
– Это же легко лечится магически! – вырвалось у Оттоленги. – И не так уж дорого!
– Родители девушки, точнее, отец, считал, что магическое или хирургическое изменение внешности есть грех, и запретил операцию.
– Какой… любящий папаша, – прошипела Полина.
Аббатиса развела руками.
– Увы, бывают и такие, и чаще, чем хотелось бы, – она вздохнула, потом слегка нахмурилась. – А что вас заинтересовало в тех бочках?
– Пойдёмте, покажу!
На продемонстрированные Полиной несообразности мать-настоятельница только пожала плечами.
– Это молодое вино, оно только вызревает. И пока никто, даже самый опытный энолог не сможет точно сказать, будет ли оно хорошим, отличным или вовсе великим.
– Но пробку вынимали! Зачем? Разве в процессе созревания вино пробуют?
– Пробовать – нет, не пробуют, но анализы могут брать. Тем более, что возникли сомнения… – аббатиса осмотрела бочку ещё раз и покачала головой. – Я не знаю, зачем могли брать пробу этого вина. Но, поскольку доступ к бочкам есть лишь у троих монахинь, попробую выяснить.
– Хорошо. Тогда… мы хотели бы тоже поговорить с сестрой Франческой, с Марией Эстеллой и Эленой, – леди Камилла в упор посмотрела на аббатису.
Та бестрепетно выдержала взгляд.
– И с сестрой Козимой, – добавила Полина.
– Козима здесь не бывает.
– Неважно. Зато она делала анализы. Вполне возможно, заметила что-то необычное.
– Хорошо, как скажете. Сейчас?
Полина собралась уже кивнуть и сказать: «Да!», когда её коммуникатор засигналил. На экране она увидела лицо Паоло Фаббри, явно чем-то встревоженного.
Извинившись, она отошла в сторону и ответила.
– Да, синьор лейтенант!
– Синьора… мисс Майнд, он пришёл в себя!
– Э-э-э… Владелец пиджака из мастерской Манфреди?
– Да, синьора! И он просит вернуть ему книгу как можно скорее!
– Ну… Хорошо, конечно. Только я смогу быть не раньше, чем через час, предупредите его?
– Разумеется! Спасибо, синьора!
– Постойте, Паоло! – она сама не заметила, как назвала лейтенанта по имени. – Вам удалось у этого господина хоть что-то узнать?
– Очень мало, почти ничего. Но… у него спутано сознание, единственная вещь, о которой он говорит чётко и постоянно – это книга.
– Я
