Ведьма - Янис Маулиньш
— Ясно, — сказал Валдис, понимая, что все еще более осложнилось. — А что скажешь о ведьминых метлах?
— Знаешь, я о них думал, — признался Екаб. — В их клещиках могут обитать какие-то риккетсии. Возможно, этот штамм науке еще неизвестен. Думал я и о потере иммунитета под влиянием некоторых микроорганизмов, а также химических, физических или психических раздражителей. Понимаешь, ведь все заболевшие в одном были схожи — утрачивали сопротивляемость к болезни, как бывает у детей с врожденными иммунными дефектами. В этом сходстве есть что-то подозрительное. Конечно, это может быть и кажущимся сходством. Тебе известно, что и сейчас еще без специальной проверки рак легких можно принять за туберкулез. Внешние симптомы болезни часто идентичны, именно поэтому диагностика — самая трудная область медицины. От чего умерли мужья ведьм, знает только его величество Вельзевул, с которым, как ты сам прекрасно знаешь, обмен информацией на фоне распространения атеизма, заметно сузился.
— Здорово! — чуть не закричал Валдис в трубку.— Ты все-таки мужик что надо, если обо всем этом думал…
— Видишь ли, — прервал его Екаб, — беда в том, что причины потери иммунитета могут быть чрезвычайно разными, та же радиоактивность, например. А способов опосредованного воздействия на этот механизм чрезвычайно много…
— А биоритмы? — спросил Валдис.
— М-да, — протянул Екаб. — Ты думаешь, биоритмы ведьм отрицательно сказываются на окружающих?
— А так может быть?
— В принципе, по-моему, может. Только неясно, почему эти биоритмы несхожи? Почему приобрели отрицательное воздействие? Под влиянием каких факторов? Как происходит наследование биоритмов? Внутренним или внешним путем? Тут тоже миллион неясностей.
— Да. — Валдис вздохнул. — Мне кажется, я начинаю кое-что понимать.
— Что именно?
— Что дело это чрезвычайно запутанное.
— В этом ты прав.
— Так, может быть, ты все-таки согласишься, по крайней мере допустишь, что смерть мужчин — просто-напросто игра случая?
Екаб помолчал, подумал, прежде чем ответить отрицательно.
— И все-таки я женюсь на ней, — сказал Валдис.
— Чувствую. Я бы тебе позавидовал, если бы не надо было сочинять речь.
— Какую еще речь?
Екаб вздохнул.
— Ну, ты совсем свихнулся. Я говорю о речи над твоей могилой, понял?
Валдис рассмеялся.
— Постарайся покороче, чтоб никого не задерживать, на пару минут. Только одна просьба: Венде, пожалуйста, когда она будет в Риге, об этом даже не намекни! Впрочем, лучше и меня не пугай. Кто знает, не страх ли является причиной смерти. Случается ведь, что люди при одной мысли о смерти чахнут. Признайся же, что под влиянием страха может исчезнуть и иммунитет.
— Может. В принципе может, — согласился Екаб. — Только на сей раз этого не случится.
— Ты веришь в чертовщину?
— Черт — это выдумка людей. И, по-моему, не самая удачная.
— Извини, что потревожил!
Аппарат звякнул тоненько и звонко. «В конце концов и телефон — дьявольская выдумка», — подумал Валдис.
Внезапно комната показалась ему мрачной, воздух затхлым. Где-то в глубине мозга, на самой грани понимания зародилась бесформенная масса — тяжелая, огромная, плотная. Валдис понимал, что она будет неотвратимо надвигаться, захватывать его разум, всю его жизнь и, кто знает, не задушит ли в конце концов. С каждой секундой бесформенная масса увеличивалась в размерах, но прозрачной не становилась. Это была его судьба.
Валдис вздрогнул в предчувствии огромной беды. И в то же время устыдился собственного страха. Бог мой, сколько сочинили громких слов о героизме, о смелости и как люди сторонятся подлинного героизма. И Екаб тоже. Даже Екаб, его идеал, образец ученого, его путеводная звезда… Венда, ее мать и бабушка останутся одни со своим несчастьем. В полном одиночестве! Да еще с таким прозвищем — ведьмы! Вот оно, благородное человечество!
Он снова поднял телефонную трубку.
— Извини, Екаб, ты ведь работаешь с электронным микроскопом?
— Да.
— И, насколько я знаю, даже зрение испортил, не так ли?
— Да, можно сказать и так.
— А ты брал что-нибудь у ведьм, чтобы посмотреть под электронным микроскопом?
— Нет.
— Неужели? Ведь они соседки твоего отца. Почему же?
Екаб глубоко вздохнул. Даже Валдис расслышал это в трубке.
— Да не специализировался я на этом. Я занимаюсь лейкемией, к тому же не у людей, а у коров.
— Ясно. Барьер специализации, — сыронизировал Валдис.
— Не только это, — ответил Екаб спокойно, словно не уловил упрека, — Мне это, кстати, и в голову не приходило. Кроме того, стоило начать, пришлось бы идти дальше. Один анализ ничего серьезного бы не дал…
— А может быть, и дал. Может, все сразу стало бы ясно.
— Нет.
— Ну, а все-таки…
— У меня, Валдис, своя интуиция, своя гипотеза…
— Она что, лишает тебя человеческих чувств, желания помочь несчастным людям?
— Я понимаю тебя, Валдис…
— Настоящий ученый не смог бы так вести себя на твоем месте, — произнес Валдис. — Да еще равнодушно сообщить коллеге о том, что на свадьбе будет ведьма…
— Вероятно, я не настоящий ученый, — тихо ответил Екаб. — На десять тысяч кандидатов и докторов наук, таких, вероятно, один или двое…
— Извини! — воскликнул Валдис. Внезапно он устыдился. Так хладнокровно и спокойно согласиться с обвинением в том, что ты не настоящий ученый, мог только… действительно настоящий ученый… — Прости, Екаб. Я, кажется, поступил по-свински…
— Да, что-то похоже на то, — по-прежнему спокойно признал Екаб.
Валдис представил обросшее бородой, немного смущенное побледневшее от волнения лицо друга, его серые, добрые глаза. Только бледность и выдавала чувства Екаба, поэтому многие считали его простоватым. На самом деле под нею скрывалась уверенность, сосредоточенность, умение подчинить себя главному. Вот и он, Валдис, поддался извечному людскому пороку: умного и доброго человека принял за дурачка! И как бы подтвердили эту мысль слова Екаба:
— Может быть, исходя из некоторых обстоятельств, и тебе не следовало этим заниматься. Не только из-за угрозы смерти. Я вижу и понимаю, что смерти ты не боишься. Но возможны и другие причины. Ты веришь в безусловный положительный исход, и тут я тебе завидую. У меня, к сожалению, такой веры нет.
— А из чего ты исходишь? Почему нет веры?
— Злая судьба бывает
