Ювелиръ. 1808 - Виктор Гросов
Екатерина молчала. Ее «гневный» взгляд стал задумчивым. Она видела не опального царедворца, а человека, который услышал ее невысказанный приказ. Такого человека, который взял на себя грязную работу, оставив ее руки чистыми. Идеальный инструмент власти — острый, бесшумный и абсолютно преданный. На мгновение ей стало жутко от той легкости, с которой он говорил о смерти, однако это чувство тут же вытеснила волна обретенной силы. Она больше не была беспомощной фигурой в игре брата. У нее появился свой меч.
На ее лице не отразилось ничего. Она просто кивнула, едва заметное движение, которое могло означать что угодно. Но для Ростопчина оно означало: «Принято».
Затем она тронула поводья, и лошадь снова двинулась вперед, по направлению к дворцу.
Ростопчин последовал за ней. Ритуал состоялся. Он проявил похвальную исполнительность в деле защиты чести императорской фамилии. Она приняла его отчет. Ответственность была снята, цель достигнута. Теперь можно переходить к следующему этапу.
Сужавшаяся аллея заставляла их ехать почти вплотную. Голые, обледенелые ветви старых лип сплетались над головами, образуя темный свод, который крал свет и звук. Здесь, в этом туннеле, тишина была тяжелой, наполненной невысказанными словами. Екатерина смотрела прямо перед собой, на узкую полоску света в конце аллеи, и на ее лице застыла улыбка.
Наблюдая за ней краем глаза, Ростопчин видел в ней женщину, наслаждающуюся предвкушением мести. Как это мелко, — подумал он без осуждения. Ее взгляд прикован к одной фигуре, сметенной с доски. Его — ко всей партии.
Проехав так с минуту, Екатерина, будто размышляя вслух, нарушила молчание. Ее голос был спокоен.
— Удивительно, как это удалось. Ведь, говорят, уже была попытка, и весьма неудачная.
Ростопчин распознал в этом приглашение к откровенности. Она желала убедиться, насколько остер и надежен клинок, который обрела в его лице. На его губах проступила снисходительная усмешка.
— Промахнуться можно единожды, Ваше Высочество. Когда доверяешь важное дело дилетантам. Тому пьяному сброду, что кормится с руки купчишек вроде Сытина. Их метод — дубина и крик. Они умеют поджигать амбары да вымогать деньги у погорельцев, действуя с изяществом уроненной на пол наковальни. Однако для настоящего… дела… нужна иная порода людей. Для этого нужно ремесло.
Он посмотрел на нее.
— Верный слуга Вашего покойного батюшки не имеет права на повторную ошибку. Я нашел человека, для которого это — работа. Искусство, если позволите. Он не промахивается.
Последние слова он произнес почти беззвучно. Это была клятва, принесенная на крови другого человека, завуалированное признание в собственной эффективности. Он доказывал, что способен решать проблемы тихо и наверняка. Что он — идеальное орудие в ее руках.
Екатерина опустила глаза, медленно поглаживая шею своего скакуна. Она не ответила. Она уже представляла лицо брата, искаженное бессилием, и вкус этой воображаемой победы был слаще меда. Мелкая, раздражающая проблема решена. Его любимая игрушка сломана.
— Что-то прохладно становится, граф. Пора к камину.
Она бросила это легко, почти весело, словно завершая приятную светскую беседу. Легким движением поводьев она пустила своего вороного в рысь, взрывая копытами пушистый снег. Не оглядываясь, мыслями она уже была там, в тепле дворцовых залов, в предвкушении маленького, такого сладкого триумфа. В ее воображении уже рисовалась картина: следующий бал, ее невинный, сочувствующий взгляд, вопрос брату об ужасном убийстве его протеже. Его растерянность, уязвленная гордость, бессилие. От одной этой мысли на замерзших щеках проступил румянец.
Ростопчин не спешил, оставшись на месте и провожая ее взглядом. В ее гордой, царственной посадке и в уверенности, с которой она держалась в седле, он видел красивую, избалованную женщину, наслаждающуюся своей маленькой победой.
Дитя, — подумал он без с холодной отстраненностью.
Убийство ювелира было для нее конечной целью. Мелкой, женской местью, уколом самолюбию брата. Она жаждала доказать уязвимость его фаворитов, оспорить безграничность его власти, заставить считаться с ней не как с династической единицей, а как с силой. И она получила свое. Теперь она будет упиваться успехом, не замечая, что за ее спиной разворачивается настоящая игра.
Для него же это был первый шаг. Первый выстрел для проверки надежности оружия и реакции. Он прокручивал в голове результаты эксперимента. Первое: инструмент надежен. Человек, найденный им, сработал безупречно — тихо, чисто, без следов. Второе, и самое важное: система уязвима. Легкость, с которой удалось убрать человека под личной, высочайшей охраной, вскрывала слабость всей государственной машины. Гвардейцы, люди Сперанского — все оказалось бессильно перед одним точным ударом стилета в правильном месте и в правильное время. А если так легко убрать безродного мальчишку, которого берегут как зеницу ока, то насколько же уязвим сам Сперанский? Этот выскочка-семинарист, мозг нынешнего царствования, главный архитектор всех либеральных реформ, что ведут Россию в пропасть?
Этот ювелир был проектом Сперанского, воплощением его идей. Инструментом для укрепления экономики, обретения технологического преимущества, избавления от унизительной зависимости от английских станков. Уж он-то знает что творится в окружении врага — доброхотов хватает. Ростопчин не просто убил человека — он нанес удар по будущему, которое строил его главный враг. Запустил первый камень, который вызовет лавину. Показал, что может добраться до любого, кто дорог его врагам. И теперь он будет ждать их ответного хода, чтобы нанести следующий удар.
Он смотрел на ее удаляющуюся фигуру, на волевой профиль, и его воображение переносило ее из Гатчины в Успенский собор, возлагая на ее голову тяжелую шапку Мономаха. Он видел в ней будущую императрицу Екатерину III. А себя — ее первым министром, канцлером, серым кардиналом, вернувшим себе власть и возможность строить Империю по заветам Павла I, без либеральной гнили и французских мечтаний. Александр был слаб, играл в Европу, не чувствовал России. Он не удержит престол. А она — из той же породы, что и ее великая бабка. Жестокая, властная, сильная. Идеальная фигура, чтобы стоять на троне, пока за ее спиной правит он.
Именно это возвращение утраченной власти и было для него главной целью. После трагической гибели императора Павла I, которого Ростопчин боготворил и чьи принципы он считал единственно верными для России, для графа наступили годы политического небытия. В одночасье он лишился всех высочайших постов и доверия, которые с таким трудом заслужил. Из всесильного генерал-адъютанта и фактического главы Иностранной коллегии, одного из самых приближенных к монарху людей, он превратился в изгоя. Новый император, Александр I, чьи либеральные взгляды Ростопчин презирал, сразу же отстранил его от двора. Он потерял и должности, и реальные рычаги управления: контроль над внешней политикой,
