Ювелиръ. 1808 - Виктор Гросов

Ювелиръ. 1808

Пролог

Декабрь 1807 года

Где он⁈

Вопрос, брошенный в темноту чужим, скрипучим голосом. Катя. Варвара. Там, в этом коридоре.

В голове билась одна-единственная мысль: «Не успею, не успею». И чтобы заглушить этот вой, мозг сделал то, что умел лучше всего — начал считать. Расстояние до двери — десять шагов. Время — две секунды. Рука наткнулась на обломок дубовой доски, оставленный плотниками, — шершавый, тяжелый. Подойдет. Глупо наверное я выгляжу, в одной руке циркуль, в другой доска.

Я несся. Сердце колотилось где-то в горле. Дверь в их комнаты была приоткрыта, из щели пробивалась тонкая полоска света. Я уже занес доску, готовый вышибить эту хлипкую преграду, когда из дверного проема на меня выплеснулась тень.

Человек в темном. В руке его мелькнуло что-то короткое. Он двигался быстро и скупо. Ощущение, будто он просто делал работу. Заметил меня.

Я видел, как лезвие идет мне в живот. Медленно, неотвратимо. Я уже чувствовал фантомный холод стали. Я просто выставил доску. Больше ничего не оставалось.

И в этот самый последний миг, когда мир сжался до этого острия, его опорная нога вдруг поехала в сторону. Просто скользнула на какой-то жалкой горстке стружки, оставленной рабочими. Он качнулся, всего на мгновение потеряв ось атаки. И его нож, вместо того чтобы войти в меня, с глухим, чавкающим звуком вгрызся все же в доску.

На мгновение мы замерли, связанные этой доской и ножом. Он — пытаясь вырвать застрявший клинок, я — вцепившись в дерево, ставшее моим спасением. В его глазах я увидел холодное недоумение часовщика, у которого в механизме вдруг сломалась главная пружина.

Время остановилось. Страх исчез. Мозг, натренированный тысячами часов работы с микронами, выдал решение. Я видел сложный механизм. Рычаг. Шарнир. Уязвимая точка.

Он все еще пытался выдернуть нож. Я провернул доску, используя застрявший в ней нож как ось. Тяжелый дубовый обломок развернулся, и острый, заскорузлый сучок нацелился точно в локтевой сустав его руки. Я вложил в это движение весь свой вес.

Сухой хруст отдался в моей собственной руке, в доске, которую я сжимал. Будто я сломал не его кость, а толстую сухую ветку. Я почувствовал этот перелом всем телом. И сразу за этим — тонкий, пронзительный вой, от которого заложило уши. Рука его выгнулась под неестественным углом. Нож выпал из разжавшихся пальцев. Человек осел, обхватив изуродованную конечность.

Из темноты зала метнулась вторая тень. Он увидел своего товарища, воющего на полу. Сильный толчок в грудь — и я, потеряв равновесие, полетел на пол. Спину обожгло осколками разбитого стекла, голова ударилась. Падая, рука наткнулась на что-то острое. Осколок стекла? Я сжал его, пальцы мгновенно стали липкими от собственной крови.

Но второй уже не смотрел на меня. Он подхватил раненого и метнулся к разбитому окну. Мгновение — и в темном проеме остались только осколки стекла и вой ветра.

Они ушли.

Я лежал на полу, тяжело дыша. В ушах звенело. Сквозь этот туман до меня снова донесся тот звук.

Этот тихий, сдавленный плач был заставил забыть и о боли в затылке, и о липкой крови на пальцах. Я вскочил. Голова кружилась, комната плыла. Оперевшись о дверной косяк, я ворвался в комнату.

Свет от ночника выхватывал из полумрака опрокинутый стул, разбросанные вещи. Но я видел только Варвару. Она лежала на боку. Под головой медленно расползалось темное, мокрое пятно, жадно впитывающееся в светлые доски пола. Ее рыжие волосы слиплись от крови в уродливые, страшные пряди.

Я бросился к ней, упал на колени. Скользкие пальцы дрожали, когда я пытался нащупать пульс на ее шее. Ничего. Холодная, неподвижная кожа. Господи, нет… Я прижался сильнее, вслушиваясь. И вот он. Слабый, едва уловимый толчок. Еще один. Жива.

В этот момент из своей каморки высунулась взъерошенная голова Прошки.

— Барин, что за вой?..

Он замер. Его взгляд зацепился и за кровь, и за тела в коридоре. Он уставился на нож, торчащий из доски.

— Это… это вы их, барин? — прошептал он, и в его голосе был не страх, а какой-то жуткий, мальчишеский восторг. И только потом он увидел Варвару на полу, и лицо его исказилось.

— Прохор! — мой окрик вырвал его из ступора.

Он подбежал, спотыкаясь. В темном углу сидела Катенька. Она сидела, раскачиваясь взад-вперед, и тихо, монотонно мычала, как больное животное. Глаза ее были широко открыты и смотрели в пустоту.

— Забери ее, — приказал я. — Уведи. В мою лабораторию. Наверх. И запритесь. Ни звука. Понял?

Мальчишка кивнул с какой-то взрослой, жуткой уверенностью в своих силах. Он подбежал к Кате, что-то зашептал ей, взял за руку и потащил за собой. Я слышал, как их шаги затихают на лестнице, как щелкает замок. Прошка молодец, специально вел ее так, чтобы она не видела свою мать.

Теперь Варвара.

Жива. И что дальше? В голове всплывали обрывки инструкций: «прямое давление», «чистая ткань». Слова были правильные, но руки не слушались. Они тряслись, как у пьяного. Я посмотрел на свою рубаху. «Чистая ткань». Да она вся в пыли и моей крови! Я оглядел комнату в поисках чего-то еще — простыни, полотенца. Ничего. К черту! Я сорвал с себя рубаху, нашел наименее грязный кусок на спине и разорвал его, матерясь сквозь зубы на собственную беспомощность.

Осторожно, боясь причинить еще большую боль, я повернул ее голову. Наверное, так нельзя делать, но и бездействовать я не мог, да и спросить не у кого. Рваная рана на затылке. Я сложил кусок ткани в плотный тампон и прижал к ране. Кровь тут же пропитала его, чуть вдавил. Кровотечение замедлилось.

Теперь — повязка. Я разорвал рукав на длинные полосы. Пальцы, не привыкшие к такой работе, путались, но я снова и снова, вязал узлы, создавая тугой бандаж.

Когда я закончил, ее дыхание стало ровнее. Пульс — все еще слабый, зато уже более уверенный.

Я сидел на полу рядом с ней. Руки были липкими от крови. В нос бил тошнотворный, сладковатый запах. Я посмотрел на свои ладони, на эту красную грязь.

Вот так, значит. Вот она, цена.

Время потеряло свою текучесть, превратившись в тягучую массу. Я слушал дыхание Варвары. Слушал далекий, приглушенный плач Катеньки, доносившийся сверху, где Прошка