Лед - Андрей Алексеевич Панченко
— Да? — Арсений оторвался от разложенных на снегу ремней, и пристально посмотрел на меня — Давно тебя хотел спросить, откуда ты всё это знаешь? До нас тут никто не был.
— Блин! Спалил ты меня начальник! Сдаюсь! — Попытался я перевести разговор в шутку, подняв руки в верх — Я шпион местных пингвинов, внедрен в российскую разведку по заданию их руководства, чтобы выведать планы людей по поводу геноцида поголовья ходячих птиц! Заметь, у них есть повод беспокоиться, между прочим, за одну зиму мы их штук пятьсот уничтожили!
— Балабол! — Покачал головой Арсений — А если честно?
— А если честно, то пока вы тут возитесь, я смотрю не только себе под ноги, но и вперед — Начал выкручиваться я — В просветах тумана видна горная гряда!
— И? — Арсений и не думал от меня отставать.
— И… — Я немного подумал, а потом выдал свою версию, моих знаний — Эти горы тянутся с запада на восток, от моря Росса, и наверняка до моря Уэдделла деля Антарктиду на Западную и Восточную. Ледник Росса, по которому мы идем, и другие крупные ледники как раз «спускаются» с полярного плато сквозь хребты этих гор. То есть фактически плато плавно поднимается от побережья моря Росса, упираясь в горы, а через перевалы и ледники можно попасть на плато из прибрежных районов. Горы образуют естественную границу, барьер, снег и лед там накапливается, не исчезая естественным способом. Там просто должен быть огромный шельфовый ледник, от которого питаются все остальные! Как видишь Арсений, просто всё, и никаких интриг с секретами. Голова полярнику вообще-то нужна чтобы ей думать, а не только в неё есть!
— Да? Так просто? А я-то думал… — Арсений восхищенно присвистнул.
— Чего ты думал? Что я инопланетный пришелец, или из будущего сюда перенёсся? И чего только с людьми профессия делает⁈ Всех подозреваем, всех допрашиваем, пытаемся разоблачить и на крючке взять. Тфу на тебя, разведчик хренов!
Я махнул рукой, не желая продолжать этот спор. Упрямый Арсений всегда норовил вытянуть из меня объяснения, а мне вовсе не улыбалось выкладывать всё, что крутилось у меня в голове. К тому же впереди была куда более важная задача — действительно найти этот самый выход на плато.
На следующий день мы снялись с места и осторожно двинулись в туман. Через каждые несколько километров, мы останавливались, возводя снежные гурии, в которые втыкали шесты с черными флагами, обозначая таким образом пройденный путь. Эти пирамиды хорошо себя зарекомендовали, и мы собирались и дальше помечать ими свой маршрут. Собаки нервничали, часто останавливались, нюхали воздух и рыли лапами снег, словно чуяли скрытые трещины. Тупун шагал первым, проверяя путь шестом. Он шёл молча, сосредоточенно, и только иногда кивал, если лёд казался крепким.
К обеду мы упёрлись в нагромождение ледяных глыб. Нартам пришлось делать крюк, а потом и разгружать часть груза, чтобы перетащить его по ледяному склону. Работа заняла почти полдня, и когда наконец удалось вывести сани на ровное место, я отметил в журнале: «Трудности подъёма начались. Скорость движения упала почти вдвое».
Вечером мы поставили палатки прямо на ледяной гряде. Ветер, который поднялся в середине дня не утихал, и красная ткань трепыхалась так, что казалось, её вот-вот сорвёт. Собаки скулили, сбившись в кучу. Мы ели молча — усталость навалилась так, что слова казались лишними.
На третьи сутки путь пошёл вверх заметнее. Сквозь прорехи в тумане проступали тёмные скальные гребни — первые явные признаки гор. Теперь всё зависело от того, найдём ли мы перевал или ледник, по которому удастся подняться. Ошибись с выбором — и можно потерять не только время, но и половину собак.
Даже этот небольшой подъём оказался мучительным. Лёд шёл уступами, с нарт снова приходилось снимать половину груза, тащить наверх, а потом возвращаться за остальным. Иногда за день мы проходили всего несколько километров.
Однажды на короткое время выглянуло солнце, и в этом окне мы впервые воочию, в полной красе увидели трансантарктические горы, к которым шли сквозь туман.
Арсений нанес их на карту, самые высокие вершины получили названия погибшего князя и цесаревича. Фомин сам вписал имена пиков, с моего молчаливого одобрения, сделай мы иначе, и нас никто бы не понял… Пики поменьше получили имена в честь членов нашей команды.
— Командир, — негромко сказал Фрол, показывая вперёд, — похоже, там просвет. Лёд ровный, с виду без трещин. Может, это и есть дорога наверх?
Я прищурился, пытаясь разглядеть сквозь белёсую пелену. Действительно, впереди светлела полоса, уходящая вверх плавным уклоном. Однако было ещё далеко, и подробностей было не разобрать, возможно и этот путь не проходим.
— Скоро проверим, — ответил я. — Если повезёт, это наш подъём на плато.
К концу октября, после почти месяца мучений, мы выбрались на ровный ледяной склон, уходящий вверх под углом не больше десяти градусов. Собаки шли легче, трещин почти не было. Мы сделали днёвку, привели в порядок сани и отметили на карте новое положение: восемьдесят пятый градус южной широты. В этот день снова выглянуло солнце и по-настоящему показались вершины хребта, пересекающего Антарктиду — тёмные скалы, над которыми клубились облака.
На следующий день мы подошли к самому краю шельфового ледника. Перед нами открылась широкая ледяная дорога — возможно, именно она и должна была вывести нас на Полярное плато.
Мы стояли, молчали, глядя на это пространство. До Южного полюса оставалось чуть больше пятисот километров.
Глава 22
У подножья перевала мы заложили очередной продовольственный склад. В последний рывок к полюсу я решил идти почти налегке. Двое нарт оставались внизу, на остальные мы погрузили провианта из расчёта на шестьдесят дней пути. Собачьего же пеммикана мы взяли с собой минимум. Пришло время осуществить самую неприятную и эмоциональную часть плана — забой собак. Взять с собой всех животных на перевал и плато, значило бы обречь их на голод и мучения.
Собаки были нашими верными помощниками в пути. И мы и норвежцы сделали правильный выбор. Преимущество собачьих упряжек перед другими средствами передвижения, перед теми же маньчжурскими пони, было налицо. В отличие от пони они питались не громоздким фуражом,
