Сирийский рубеж 4 - Михаил Дорин

Виктор Викторович — заместитель командира смешанного авиационного корпуса, сидел на своём месте и уже слушал другого «свидетеля» последствий аварии Ми-8.

— Безрассудство! Полная безответственность. Высшая степень безалаберности. Совершенно не понимает, что такое безопасность… — не унимался Димон Батыров.

— Сергеевич, ну ты прям любитель слов на «без», — покачал головой Каргин, и жестом подозвал меня.

Как только я подошёл ближе, он немного смягчился и сменил тон.

— Я уже не говорю, что этот Могилкин Сан Саныча подставил. И это в то время, когда командование дало указание представить весь личный состав к награждению, — разводил Димон руками.

— Этот эпизод не повлияет на награды, — сказал я, но Каргин прицокнул языком.

— Как знать, Сан Саныч. У командования может быть другое мнение. У меня, например. Вот Могилкин, он чей? — спросил меня Виктор Викторович.

— Свой собственный, товарищ полковник, — ответил я.

Батыров не сдержал улыбку, а Каргин шутку оценил по-своему.

— Ты мне тут «Простоквашино» не цитируй. Твой ведь подчинённый, авиационный хулиган? — спросил у меня Виктор Викторович.

Я выдержал паузу и решил, что надо говорить прямо, а не играть в вопросы и ответы. Намёк мне становится понятен.

— Товарищ полковник, Могилкин — мой подчинённый. Отвечаю за него я. Нарушил ли он правила полёта? Нарушил. Надо ли это дело пресечь на корню? Надо. Но не нужно его макать лицом в грязь и не давать умыться. Мы так можем лётчика потерять.

— Хорошие слова. А что насчёт тебя? Твоя вина в этом тоже есть. Почему ты именно ему доверил, а не другому? — ехидно улыбнулся Каргин.

Что-то не нравятся мне намёки Виктора Викторовича. Как будто виноватого пробует из меня сделать. Судя по выражению лица Батырова, он тоже удивлён подобным разговорам.

— Потому что старший лейтенант Могилкин по всем видам упражнений подготовлен. И не вами ли он отмечался два месяца назад в лучшую сторону?

Тут Виктор Викторович стал серьёзнее. Он наверняка помнит, когда перед большим числом лётчиков хвалил Петруччо за посадку с отказом рулевого управления.

— Помню. Ну… раз всё более-менее, то ограничимся отстранением от полётов и сдачей зачётов. Месяца хватит? — спросил Каргин.

— Вполне. Мы его ещё дополнительной работой нагрузим, — поспешил с ответом Батыров.

— Не сомневаюсь. Кстати, сегодня на ночь задач нет. Держите в готовности дежурную пару и экипаж ПСО, а завтра утром уже уточнимся. Отдыхайте, — отпустил нас Каргин и пошёл к чайному столику за ароматным напитком.

Так уж получилось, что именно сегодня старый Новый год. К сожалению, Новый год мы все встретили в поте лица, под гул двигателей и с запахом керосина. Вот и было принято решение немного расслабиться сегодня.

Вечером представилась возможность посидеть за столом всем составом. Вертолёт Ми-8, который сегодня намотал провода, к этому времени восстановили, а Виктор Викторович на командном пункте перестал ломать шариковые ручки и простые карандаши от злости, поскольку я ему отправил в помощь Могилкина.

Заместитель командира корпуса даже позволил мне ненадолго отлучиться на вечерний «курултай», оставив Петруччо за себя.

Вечер в Тифоре сегодня весьма был прохладным, но с нашей точки зрения, по‑домашнему тёплым. В нашей комнате в здании высотного снаряжения пахло всем сразу. Только что пришедшие с вертолёта Бородин и Чёрный слегка пахли авиационным керосином, а табачным дымом, кажется, пропахли все. В то же время в комнате стоял аромат сирийских пряностей и апельсиновой кожуры. В углу, словно из другой жизни, стояла фанерная ёлка, облепленная самодельными гирляндами из фольги.

Столы сдвинули в один ряд, чтобы весь лётный состав мог разместиться.

— Кто в чём. Надо форму одежды определить, Сан Саныч, — задался вопросом Батыров, увидев, как Заварзин присаживается за стол в футболке.

— Мы не на официальном мероприятии. Всё по-походному, Дим, — тихо сказал я, присаживаясь на своё место.

Кто-то сидел в расстёгнутых комбинезонах, кто-то в рубашке, кто-то в майке. На столе — пёстрая смесь Советского Союза и Востока. Банки тушёнки и селёдка в масле, хлеб и лепёшки, несколько баночек с огурцами и квашенной капустой из посылок. А рядом — дары сирийского рынка из соседнего города Эль-Карьятейн: ярко‑оранжевые мандарины, гранаты, инжиры, оливки с перцем и миска томатов.

Звездой вечера был Иннокентий. Он выписался из госпиталя и был готов уже сегодня приступить к полётам.

— Мужики, ну скучно в госпитале. Порядок такой, что хочется где-нибудь намусорить. Меня там только что не целовали в самую ж… жестяная банка⁈ — воскликнул Кеша, увидев на столе популярную на Западе газировку в красно-белой банке.

Удивительно, насколько радуется Петров. Мне, видевшему не только этот сладкий напиток в большом количестве, иногда сложно понять, как во времена дефицита мои товарищи ценят столь простые вещи.

Гул голосов стоял как в школьной столовой. Старший лейтенант Чёрный из экипажа Бородина горячо доказывал Заварзину, что «Динамо» из Минска сильнее «Спартака» и что Платини — футболист десятилетия. Его тут же перебивал Игорёшка, стоявший насмерть за красно‑белых.

— Погодь, вы только в позапрошлом году чемпионами стали. А «Спартак» — сила!

— Народная команда, — вторил ему Заварзин.

С другого конца стола вспоминали песни. Один вытягивал строчку Высоцкого, а другой усмехался, мол, скоро все будут слушать «Кино», вот увидите.

— Азартно спорят, но без злости, — улыбался Батыров.

— Эта энергия означает живых, настоящих людей, — ответил я.

В комнату вбежал Могилкин. Его застолье проходило на командном пункте рядом с Каргиным.

— Командир, я в туалет отпросился, только чтобы с вами посидеть, — улыбнулся Петруччо.

— Вот видите, Дмитрий Сергеевич. Это называется смекалка, — улыбнулся я.

— А по-моему самовольное оставление боевого поста, — возмутился Батыров, но я решил обстановку разрядить.

Быстро поднял бокал с соком и объявил второй тост.

— Товарищи, буду краток. Предлагаю выпить за победу и возвращение с ней домой. А в Сирии оставить мир и процветание. Ура!

Все поднялись и после чоканья выпили. Могилкин же быстро перекусил, обмолвился парой фраз с парнями и убежал. Туалет вечным не может быть.

— Девушку видел сегодня на рынке. Красавица, комсомолка, спортсменка… ну я уже забыл, как мне ещё её похвалить. Шла с корзиной апельсинов, так вся улица на неё оборачивалась! А я такой иду и на неё не смотрю. Ну вид делаю, что в сторону, — рассказывал Ибрагимов, который с Хачатряном сегодня ездил за