Зимняя бегония. Том 2 - Шуй Жу Тянь-Эр

– И как этот костюм оказался в руках старика Цзяна? И как твои наставления, которые ты давал молодежи за кулисами, стали известны за пределами труппы?.. Видимо, в труппе «Шуйюнь» завелся лазутчик, да не один.

Труппа «Шуйюнь» насчитывала около ста человек, и вполне возможно, что там завелись изменники, что посреди лагеря Цао думали о Хань [208]. Но кто это был, как против них бороться, какое наказание назначить – на все эти вопросы ответов не было. Одна мысль об этом терзала Шан Сижуя, приносила ему невыносимую боль, словно кто-то скреб его под ребрами жесткой щеткой, отчего душа его зудела невыносимо, он и думать об этом не мог! Он ужасно боялся всяческих интриг и козней, что поджидали его на каждом шагу. Шан Сижуй просто хотел выступать на сцене, но как раз потому, что профессия эта приносила славу и деньги, стоило только ступить на помост, как на тебя тут же обрушивались клевета и слухи, явившиеся без приглашения, и остаться незапятнанным никак не получалось.

Шан Сижуй, точно больная Си Ши [209], прижал руку к сердцу и со страдальческим видом проговорил:

– Так тяжко на душе, так тоскливо! Меня до смерти доведут!

Чэн Фэнтай похлопал его по спине. Шан Сижуй казался ему обиженным ребенком, который не мог за себя постоять, и сердце Чэн Фэнтая сжалось. Шан Сижуй лицом уткнулся в подушку, про себя вспоминая все те страдания, что выпали на его долю за прошедшие годы. Даже те, от кого он не ожидал притеснений, его обижали. С малых лет он прошел через чудовищные тренировки, что были похлеще адских мучений, все мышцы и кости его тела вытягивали и крошили, лепя из него нового человека, да прибавить к этому ежедневные побои от названого отца. Повзрослев, он столкнулся с назойливостью страстных театралов и непристойным обращением со стороны знатных господ. Когда он выступал на сцене, это было для него самым счастливым, самым беззаботным временем, но стоило хоть чему-то пойти не так, как зрители, браня почем свет стоит его матушку, с радостью запускали в него чайник. И это не говоря уж о том, что, как только он сходил со сцены, его ожидала пощечина от Шан Цзюйчжэня, от которой все мозги вылетали наружу. Потоки клеветы от коллег не иссякали никогда. Ни одному человеку Шан Сижуй не рассказывал об этом, даже Чэн Фэнтаю, не желая кичиться своими страданиями, чтобы не показаться жалким. Почти все питомцы «грушевого сада» проходили через подобные испытания, и, глядя на них, Шан Сижуй видел, что не ему одному тяжело, так что и жаловаться не стоит. Но события сегодняшнего дня окончательно надломили Шан Сижуя – ему казалось, в этой профессии не осталось ни одного порядочного человека.

На следующий день, не рано и не поздно, в дом Шана прибыл Ню Байвэнь. Шан Сижуй кликнул Сяо Лай, чтобы та принесла тазик с водой для умывания, и Сяо Лай сообщила о госте. Умываясь и чистя зубы, Шан Сижуй пригласил Ню Байвэня внутрь и попросил говорить. Войдя в комнату, тот не стал терять времени и тихо сказал:

– Вчера вечером я поговорил с Нин-лаобанем по телефону.

Услышав имя Нин Цзюлана, Шан Сижуй замер, так и не вытерев лицо полотенцем, и с почтением выслушал слова Нин-лаобаня, полные поддержки и сочувствия. Передав их, Ню Байвэнь продолжил:

– И еще: рано утром несколько лаобаней прислали людей, условились зайти к тебе после обеда. Мне кажется, они хотят наладить отношения. Что ты об этом думаешь?

Ню Байвэнь боялся, что Шан Сижуй начнет показывать свой характер, а потому поспешил дать совет:

– На мой взгляд, стоит с ними увидеться, показать наше великодушие!

Шан Сижуй подумал немного и кивнул:

– Увижусь! Непременно увижусь!

Он бросил полотенце в воду, поднял голову и внимательно взглянул на свое отражение в зеркале, после чего вновь склонился над тазиком и принялся брызгать себе в лицо, похлопывая по щекам, чтобы вид у него казался здоровее. Он не мог показаться изможденным перед коллегами. Он, Шан Сижуй, всегда должен держать голову высоко, а грудь колесом, величественный и неповторимый!

В боковой комнате закашлял Чэн Фэнтай:

– Что это ты там делаешь! Ради развлечения сам себе пощечины раздаешь? Кто это пришел?

Шан Сижуй бесхитростно огрызнулся:

– Эй! Я тебе и не скажу!

За обедом заговорили о скором визите других лаобаней, и Чэн Фэнтай криво усмехнулся: ничего удивительного, что Шан Сижуй решил принарядиться для встречи гостей.

– А наглости им не занимать! – Чэн Фэнтай обернулся к Шан Сижую: – Ты ведь можешь дать волю своему безумию? Не срывай на мне свое бешенство. Вот когда они придут, я полюбуюсь, как ты станешь отбиваться от них дверной щеколдой, хорошо?

От этих слов Ню Байвэнь ужасно встревожился и потряс палочками для еды, подумав, что этот второй господин Чэн не только не смягчает буйный нрав Шан Сижуя, а напротив, подливает масла в огонь! Он по-прежнему воспринимал Шан Сижуя как безрассудного юнца, плохо понимая ход его мыслей. Истинному безумцу не выжить в «грушевом саду». С близкими Шан Сижуй мог вести себя как только ему вздумается, но с посторонними он оставался человеком высших моральных качеств, скромным и почтительным, на редкость благоразумным и осмотрительным, в делах и разговорах всегда сохраняя здравый смысл.

Вот и сейчас Шан Сижуй не стал поддаваться на провокации, отпив горячего супа, он со снисходительным выражением на лице сочувственно проговорил:

– В подобных ситуациях проявление осторожности и осмотрительности вовсе не ошибка. И не браните меня сообща, тогда мы с вами будем считаться друзьями.

Ню Байвэнь беспрерывно кивал, пораженный его благоразумием:

– Вчера, сдерживаемые порядком старшинства, эти лаобани не могли многого сказать, однако про себя они все понимали, в этом я уверен. Взять хотя бы меня, стоило мне только открыть рот – как меня прервали, ни одного связного предложения я не смог произнести!

Чэн Фэнтаю было не по душе их расплывчатое отношение к добру и злу, и он отпустил немало прозорливых замечаний касательно артистических кругов, криво усмехнувшись:

– Вот умельцы! Там ничего не сказали, боясь разгневать Цзян-лаобаня, а сейчас готовы наговорить приятных слов, чтобы не обидеть Шан-лаобаня. Все в театре слишком хорошо знают, как обращаться с людьми, и слишком легко им это дается!

Шан Сижуй не стал с ним спорил, а молча занялся едой. А вот Ню Байвэнь смиренно выслушал его жалобы, после чего