Робеспьер. Портрет на фоне гильотины - Филипп Бурден
С первых же дней Революции современники принимаются комментировать – обычно с иронией – популярность Робеспьера у женщин из народа. Пьер Вилье, его секретарь в 1790 году, вспоминает потом об обильной почте, ежедневно приходившей депутату, особенно от женщин. Мы не можем быть уверенными в том, что популярность Робеспьера у женщин была результатом получения ими права быть собственницами, так как слова Вилье предшествуют законам о наследовании. Но этот пылкий, ранимый, не слишком счастливый молодой депутат, без сомнения, привлекает женщин на свою сторону. Он невысок, хрупок, зато непоколебим, невзирая на глумление противников революции, в своем представлении о революционных добродетелях. Возможно, неизменная независимость Робеспьера, его отказ от компромиссов, а также его очевидная физическая уязвимость вызывают у части женщин чувство обожания.
После неудачной попытки бегства Людовика XVI в июне 1791 года и усиления поляризации общественного мнения возникает угроза безопасности Робеспьера. Один из его друзей-якобинцев Морис Дюпле уговаривает его поселиться в его доме на улице Сент-Оноре, ближе к Собранию и Якобинскому клубу. Супружеская пара Дюпле лет на 20 старше Робеспьера, у них три дочери. Старшую зовут Элеонора, ей 20, она и Робеспьер становятся близкими друзьями. Возможно, в доме Дюпле он ведет семейную жизнь, которой не знал раньше. Кажется, это приводит к невыносимому напряжению в отношениях с Шарлоттой, сестрой Максимилиана. В 1792 году та переезжает из Арраса в Париж, сначала к своему брату Огюстену (тоже члену Конвента), а потом к Дюпле, где – согласно своему признанию спустя 40 лет – сталкивается с нестерпимой, удушающей преданностью Максимилиану женщин, особенно матери семейства.
Это обаяние – как политическое, так и эмоциональное, – которым обладает в глазах женщин Робеспьер, резко разделит мнение общества после рождения Республики в 1792 году в контексте военного кризиса. 20 октября 1792 года в новом Национальном конвенте Робеспьеру бросают обвинение видные противники из числа жирондистов, они же бриссотинцы, считающие его виновником убийств, которые последовали за отменой монархии в августе, и подозревающие его и Марата в намерении установить диктатуру. Один из них, Жан-Батист Луве, требует, чтобы Собрание приняло закон, в силу которого Робеспьер был бы сослан. 5 ноября Робеспьер отвечает на эти обвинения при полном зале; многие в ожидании этого заседания ночевали на улице, публика дерется за входные билеты. Газета Le Patriote français[11] оценивает аудиторию в 800 или даже больше женщин и 200 мужчин и пишет, что Робеспьер снова, как раньше у якобинцев, угодил в осаду. Философ Кондорсе, ставший жирондистом и выступающий за права женщин, тем не менее считает, что они питают слабость к Робеспьеру как к мессии. Он объясняет в Chronique de Paris[12], что у Робеспьера есть «все свойства предводителя не религии, но секты; он добился репутации аскета, почти что святого, взбирается на скамьи, говорит о Боге и Провидении, называет себя другом бедных и слабых, ведет за собой женщин и слабоумных… Робеспьер – жрец, и только им и будет». Врач-шотландец Джон Мур согласен с Кондорсе: женщины «восхищенно внемлют» красноречию Робеспьера [20].
Есть грустная ирония в том, что, когда политические интриги 1794 года перерастают в смертельные раздоры, увлеченность еще одной женщины, пожилой Катрин Тео, играет на руку противникам Робеспьера. Тео, прозванная поклонниками Богоматерью, провозглашает его одним из двух новоявленных мессий. Следствие, которое ведут противники Робеспьера, называет ее марионеткой английского врага и обвиняет его вместе с ней. Ее роль в создании новой религии представляется весьма мрачной и служит одной из причин враждебности к Робеспьеру его прежних союзников, приведшей в конце концов к кровавому перевороту июля 1794 года против него и его соратников.
Всего через месяц после гибели Робеспьера, когда его противники и даже бывшие союзники наперебой обличают «тирана», которого сами выбрали и чтили, один старый его враг публикует памфлет «Хвост Робеспьера» (La queue de Robespierre)[13] – первый в длинной череде непристойных выдумок, основанных на вымышленном завещании Робеспьера, где он будто бы передавал свой половой член своим сторонникам. Ожила старая навязчивая идея, связанная с притягательностью Робеспьера для женщин.
По нашему мнению, враждебные к Робеспьеру биографы преувеличивали психологический вред, причиненный мальчику смертью матери, и преуменьшали таланты, проявленные им в молодости. Возникал образ проницательного, но завистливого и бессердечного человека, увидевшего в хаосе Революции возможности, о каких сведущий, но злобный адвокат из провинциального городка мог только мечтать. Но если биографам нельзя пренебрегать психологией, им также следует остерегаться слишком частого обращения к категориям психоанализа при попытках объяснить поступки своих персонажей. Мало о ком писали столько, сколько о Робеспьере, и мало о ком – столь же тенденциозно. Несмотря на огромное количество документов о его жизни у всех на виду и на богатство рассказов знавших его людей, приходится честно признать, что хватает и лакун, и умолчаний, и неясностей. Нет сомнений, что он проявлял и получал симпатии; но нам не дано узнать, почему чувства так и не одарили его истинной близостью.
При этом можно уверенно утверждать, что выпавшие ему в молодости испытания породили твердую убежденность относительно прав детей и идеальных ценностей брака, проясняющую его отношение к революционной реформе прав собственности, образования и семьи. Сердцевиной этой реформы является революционный проект, и Робеспьер привносит в нее ценности, усвоенные им в детстве и в юности, когда особенное значение имели для него мать, сестры, тетушки и бабушки. Далеко не тщедушный монстр и не окоченелый, жестокий пуританин, каким его рисовала долгая традиция истории и литературы, он – человек, полный страстей, для которого первостепенное значение имеет воспитание детей в возрожденной семье и в возрожденном обществе.
4
Робеспьер – борец за права человека и гражданина
Жан-Пьер Гросс
На протяжении всей своей политической карьеры Робеспьер не перестает утверждать основополагающие принципы демократии, заданные Революцией. Он провозглашает суверенитет народа, клеймит вопиющее неравенство при Старом порядке, осуждает привилегии, обусловленные положением и богатством, борется с гонениями, последовательно отстаивает интересы самых обездоленных. Он сражается за распространение на всех естественных прав: равного права на жизнь, питание, свободу, собственность, голосование. Там, где другие еще ведут себя как подданные, он уже поступает как гражданин, открывая и им перспективу гражданственности. Сама мысль, что на французской земле могут оставаться люди, лишенные элементарных прав, повергает его в праведный гнев. Отказ от всякого идейного компромисса, пылкая приверженность делу и едва ли не экстремистская жажда справедливости превращают его в непреклонного политика, чья деятельность быстро становится подобной крестовому походу.
Современники Робеспьера поражались силе его убеждений и последовательности его борьбы за права человека и гражданина: верный тезисам, изложенным в его «Обращении к народу Артуа», он сразу после избрания участвует в работе над Декларацией прав человека и гражданина 1789 года, оттачивает свои убеждения в выступлениях в Учредительном собрании и Якобинском клубе, на страницах своих газет Le Défenseur de la Constitution и Les Lettres à mes commettants[14], в своих речах и докладах в Конвенте до самого свержения в Термидоре. Неизменная преданность основополагающим принципам служит объяснением роста его морального авторитета и присвоения ему прозвища Неподкупный. С начала 1791 года Робеспьер приобретает репутацию «живого комментария к Декларации прав» (так прозвал его в шутку Камиль Демулен в своем еженедельнике Révolutions de France et de Brabant[15]).
Предлагаю проанализировать то, что провозглашает этот непререкаемый авторитет, стремящийся к претворению в жизнь своих идеалов. При этом надо помнить и выступления его критиков в метрополии и в колониях, быстро начинающих тревожиться из-за перспективы абсолютного равенства и всеобщей свободы. При жизни и вплоть до наших дней его упрекали в маниакальном морализаторстве, называли фразером и софистом, манящим сограждан перерождением, и даже «одушевленной идеологией» (выражение Патриса Генифе). Нет сомнения, что после избрания членом Комитета общественного спасения Робеспьер разрывается между упорным провозглашением величественных принципов и осуществлением власти. Как сказал Жан-Пьер Жессен, своеобразие его личности состоит именно
