Робеспьер. Портрет на фоне гильотины - Филипп Бурден

Мишель Биар, Филипп Бурден

Робеспьер. Портрет на фоне гильотины

© Armand Colin 2020, 2nd edition, new presentation, Malakoff

© Кабалкин А. Ю., перевод на русский язык, 2025

© Издание на русском языке, оформление

ООО «Издательство АЗБУКА», 2025

КоЛибри ®

⁂

Введение Робеспьер. Вопросы

В мае 2011 года Французское государство сообщило, что выставляет на аукцион Sotheby’s рукописи Робеспьера и Леба, а Общество робеспьеристских исследований совместно с Институтом истории Французской революции и рядом других учреждений и организаций открыло подписную кампанию. Набралась тысяча подписчиков, что позволило собрать сумму, необходимую для приобретения этих рукописей, хранящихся теперь в Национальном архиве. Каждый делал взнос сообразно своим средствам, осознавая значение истории Великой французской революции для строительства нашей Республики. Многие подписчики сопровождали свои переводы письмами или записками с объяснениями своего решения, часто очень эмоциональными. Один человек в возрасте 91 года написал, что когда-то его научили «тяге к революционной добродетели» и что еще в 12 лет он прочел первую в своей жизни биографию Неподкупного. Одна супружеская пара объяснила свое пожертвование желанием напомнить детям о своем восхищении Робеспьером. Многие вспоминают учебу в университете как источник своего неравнодушия к этой теме. Кто-то видит в Робеспьере оболганного героя, кто-то ограничивается тем, что подчеркивает чрезвычайную важность его личности, мыслей и поступков, не героизируя его самого, и многие сожалеют в этой связи об отсутствии в продаже его биографии, которую можно было бы использовать как справочное издание. Появившиеся в последние годы многочисленные труды на английском и французском языках позволили частично устранить этот пробел, ожидаются и новые книги, но все они только затрудняют ответ на восклицание историка Марка Блока: «Робеспьеристы и антиробеспьеристы, пощадите; cжальтесь, просто скажите нам: каким был Робеспьер?»

Основанное в 1907 и признанное в 1938 году общественно полезным Общество робеспьеристских исследований вносит свой весомый вклад в поиск ответа на этот вопрос. Уже более ста лет оно поощряет исследователей и просто увлеченных людей разного происхождения, разных взглядов и гражданства, объединенных не наивным поклонением Робеспьеру, а желанием продвигать научную историю Французской революции. Основатель Общества Альбер Матьез писал: «Ошибаются те, кто высокомерно упрекает нас в создании вокруг Неподкупного некоей культовой ассоциации. Мы не ставим свечи в честь идола, мертвого или живого. Не все мы робеспьеристы, во всяком случае, мы не настроены всегда и во всем соглашаться с Робеспьером». Ныне это утверждение актуальнее, чем когда-либо, однако стремление написать научный исторический труд плохо сочетается со всевозможными нелепостями, имеющими широкое распространение даже сегодня: от заголовка в одном из номеров журнала Historia в 2011 году («Робеспьер: законник-психопат») до выпуска программы «Робеспьер и Вандея» по одному из государственных телеканалов в 2012 году, где первый был фактически представлен палачом второй. А ведь речи и решения Робеспьера говорят сами за себя: он далеко не относился к тем революционерам, кто пристально следил за вандейскими событиями; ответственность за репрессии, обрушенные на эту территорию, никак нельзя возлагать лично на него; всевластие так называемого диктатора сдувается, как воздушный шарик, стоит хорошенько присмотреться к критикам, не перестающим его клевать, прислушаться к народным требованиям, часто превосходящим его полномочия, и, наконец, взглянуть на то, как Конвент смещает его ненасильственным способом, не прибегая к оружию. Что уж говорить о весе в коллективном воображении многочисленных штампов, родившихся уже назавтра после Термидора[1] (9 термидора II года – 27 июля 1794) и повторяемых вот уже более двух столетий частью историографии и, увы, в учебниках для образовательных учреждений. Холодный расчетливый монстр, лишенный всяких чувств и легко приносящий в жертву своего вчерашнего друга, всесильный диктатор, а то и предтеча тоталитаризмов ХХ века; лучше не продолжать… Все эти стереотипы провоцируют по меньшей мере замешательство по отношению к человеку и к политику, свежим доказательством чему стал недавний отказ муниципалитета Парижа назвать его именем одну из улиц столицы.

Речь здесь не идет о том, чтобы, наоборот, пропеть панегирик Робеспьеру как жертве клеветы, и не о том, чтобы превратить его в положительное и непревзойденное олицетворение Революции. Было бы трудно отрицать, конечно, его юридическую помощь беднякам Артуа, его успешные защитительные речи, эти истинные памфлеты, гвоздящие всяческие предрассудки и традиции, его литературные опыты, принесшие ему признание собратьев по адвокатуре и академического мира, его искренность патриота в 1789 году, его юридическую – не политическую – борьбу со смертными приговорами и с рабством, за всеобщее избирательное право, за свободу людей разного цвета кожи, за налоговую систему, исходящую из постулатов справедливости и братства, против войны и за суверенитет наций. Кто не признает, пускай даже с целью его ниспровергнуть, силу его убеждений, высказанных примерно в полутора тысячах его публичных выступлениях‚ которыми он завоевал моральный авторитет, но не превосходство во власти над другими членами Комитета общественного спасения, накрытого тенью Бертрана Барера? Оригинальность его религиозной мысли делает его игрушкой Провидения, но и наделяет миссией, побуждает преклоняться перед законом, противиться искоренению христианства, считая, что это губит надежду на загробную жизнь, необходимую для республиканского строя, надежду, которую нужно скорее поставить на службу Верховному Существу. Его преданность, исчерпывающая все его физические возможности и заставляющая его принять узаконенное революционное насилие, организация им победы над державами коалиции? Да, но при всем этом – его тактика альянсов с народным движением, соседствующая с искренностью взглядов на общество, его колебания по вопросу экономического либерализма одновременно с борьбой за право нуждающихся на пропитание и на помощь, десакрализация собственности во имя справедливости и требований государства и параллельно с этим – осуждение аграрного закона как утопии, разоблачение личной власти и народной диктатуры при его же идейном лидерстве при оправдании революционной власти и Террора – все это так же отягощено противоречиями, как и богато перехлестами. Как многие его современники, Робеспьер полностью принадлежит к интеллектуальной вселенной, пронизанной как верой, так и Просвещением – особенно руссоистским, к реальности, понимаемой в меру относительности знаний и медленного, неполного осведомления, как и, возможно, к ментальной и социальной конструкции, отмеченной страданиями детства, где главными его утешительницами оказывались женщины.

Поэтому необходимо снова и снова изучать этого человека и его наследие ради лучшего понимания, трудиться над его изображениями, пестовать его память, углублять историографию. На все это он сам – чаще всего невольно – вдохновлял в пылу и в трагедии революционных событий, в коллективном бессознательном, воспроизводимом на страницах национальной литературы с учетом политических потрясений, с архивной избыточностью или, наоборот, с прискорбной недосказанностью. Собранные под одной обложкой 15 глав не претендуют на то, чтобы служить биографией, и тем более не заменяют существующие и будущие работы. Наша задача проще: предложить читателям синтез размышлений на главные темы, который, как мы надеемся, поможет каждому составить, расширить или конкретизировать собственное суждение.

Мишель Биар, Филипп Бурден

1

Адвокат. Между судом и общественным пространством

Эрве Лёверс

На первых заседаниях Генеральных штатов Максимилиан де Робеспьер, один из представителей третьего сословия, – всего лишь такой же адвокат, как и многие другие. Адвокатов, образовавших свою группу, как принято у их современников, насчитывается 259 человек [1]: среди них и те, кто практикует только защиту и консультирование, и те, кто одновременно занимает одну или несколько судебных должностей. Если им присуща общность культуры, что отчасти объясняет юридический уклон будущего Учредительного собрания, то различают их политические убеждения, а также профессиональное прошлое; раньше они выступали в более-менее престижных инстанциях, обладают тем или иным состоянием и той или иной степенью известности [2]. В этой группе выделяются несколько основных типов адвокатских фигур. Первый тип – чистые адвокаты, полностью занятые речами в судах, консультациями и написанием меморандумов[2], – таким был Тронше; некоторые, тоже погруженные в свои профессиональные обязанности адвокаты-юрисконсульты (например, Мерлен де Дуэ), сделали себе имя участием в написании трудов по юриспруденции; наконец, третья категория – адвокаты-литераторы, в чьей