Светоч дружбы. Восточный альманах. Выпуск четырнадцатый - Михаил Иванович Басманов

Говоря так, он подошел к животному и ухватился высохшей рукой, обтянутой сморщенной коричневой кожей, за подпругу.

— Что он там болтает? — спросил Шаул у Моше, сидевшего на заднем сиденье «джипа». В этот момент шофер дал газу, машина дернулась и одним рывком оказалась возле верблюда. Тот, страшно перепугавшись, потянул за веревку с такой силой, что она вдруг оторвалась от седла осла (слегка опешившего, когда с его спины попадали вещи, но быстро пришедшего в себя и вернувшегося к своей трапезе), и сильно толкнул старика. Старик ругнулся и снова ухватился за подпругу, тесно прижавшись к верблюду и со страхом глядя на вплотную подъехавший «джип».

«Кто ты, откуда и что тебе надо?» — вот сколько значений содержал короткий вопрос, который задал Моше по-арабски, грозно тыча пальцем в грудь старика:

— Что такое?

— Верблюд, йя хаваджа… Вещи… Возьмем и уйдем отсюда, да благословит тебя Аллах. Возьмем верблюда и пойдем…

— Послушай, старик!

— Да, да, господин, Аллах воздаст тебе, господин, — тараторил он, полагая, видимо, что дело оборачивается в его пользу, и воспрянув духом. Сейчас он был готов согласиться на все.

Между тем Моше продолжал:

— Выбирай: или ты, или верблюд.

— Хаваджа! — ошеломленно простонал старик.

— Или ты, или верблюд! — повторил Моше, сердито сдвинув брови. — И радуйся, что тебя еще не пристрелили!

— Хаваджа! — чувствовалось, старик вот-вот заплачет. — Клянусь Аллахом, — вдруг воскликнул он, ударив себя кулаком в грудь, поросшую седыми волосами. Ему явно не хватало каких-то особо веских и убедительных слов. — Мы уходим, уходим. У нас ничего нет, все осталось здесь. — И он показал рукой не то на землю, не то на один из домов. — Только немного одежды и одеяла. — Он торопился сказать как можно больше наименьшим количеством слов, стоя с молитвенно сложенными на груди руками.

— Пошел отсюда! Ялла! — заключил Моше.

— Хорошо, — сказал старик, — хорошо, пойдем.

Он слегка поклонился с выражением покорности и страха на лице. Отступив на несколько шагов, снова пробормотал:

— Пойдем… йя хаваджа…

Остановился и попытался повторить то же самое еще раз. Но тут Арие выстрелил у него над головой. Старик чуть не задохнулся от ужаса, у него затряслись колени, он стал хватать руками воздух. Придя немного в себя, он поплелся по тропе. Все почувствовали себя неловко. Тогда Арие сказал:

— Моше, разреши прикончить его здесь, так будет лучше всего. Ну зачем тебе эта дохлятина? Чтобы люди узнали когда-нибудь, какие мы дураки?

— Сиди спокойно и не рыпайся! — обрезал Моше.

Услышав разговор, старик остановился. Ему, видимо, почудилось, что у нас возникли какие-то сомнения, которыми следует воспользоваться. Он повернулся к нам и, задрав голову с седой бородой и протянув вперед руки, одетый в лопнувший по шву полосатый халат и куцую шапчонку, снова пробормотал:

— Йя хаваджа…

— Уходи! — завопил Моше не своим голосом.

И старик пошел, затем повернул по тропе и исчез из виду. На минуту мы испытали облегчение.

— Видели когда-нибудь такое? — спросил Габи и громко высморкался.

— Я бы не дал ему так уйти… Каков наглец, просить пришел, — воскликнул Арие. — Представьте себе еврея на его месте, а арабов на нашем! Куда там… Сразу бы прирезали. — Он хотел еще что-то добавить, но лишь тихо выругался сквозь зубы.

— А что мы будем делать с этим верблюдом и ослом? — спросил я.

— Да пусть себе подохнут оба, — ответил Моше.

И мы двинулись дальше. Стали обходить деревню с юга. Поднялись на холм, и вдруг справа от нас открылась долина, вся заливаемая, как морской берег волнами, золотисто-голубым светом ясного зимнего дня и продуваемая насквозь свежим ветром. Каких только красок здесь не было! И зеленая, и коричневатая, и желтая. Все эти цвета, щедро разлитые вокруг, вперемежку с полосками полей и дорожными тропами образовывали пестрый ковер, сотканный трудом многих крестьянских поколений.

— Я говорю вам, это непорядок, — недовольно пробурчал Арие.

— Что именно? — спросил Моше.

— Что мы дали этому старику уйти.

— Хватит о нем, — раздались голоса.

— Хватит, хватит, — проворчал Арие, — у вас все так просто. А я говорю вам, что это непорядок, и вы еще вспомните мои слова!

У развесистого сикомора мы наконец остановились. Это было огромное дерево с толстым стволом, в разрезе похожим, наверное, на многоугольную звезду. Земля у его подножия была покрыта толстым слоем сопревших листьев. Отсюда была четко видна почти вся деревня, состоявшая, если не считать нескольких каменных домов, главным образом из глинобитных хижин. Вокруг стояла первозданная тишина, поглощавшая, казалось, любые звуки: и наши голоса, и одиночные выстрелы, и крик осла, раздававшийся где-то, и попискивание нашей рации. Все это как бы немедленно и без остатка тонуло в огромной пропасти. Стало жарко, и мы начали снимать с себя верхнюю одежду и устраиваться поудобнее. Моше смотрел в бинокль на долину, лежавшую у наших ног. Конечно же, не только для того, чтобы насладиться красивым видом. Достали сигареты, поели апельсинов, стали болтать о том о сем. А я с каждой минутой острее ощущал, насколько мне все здесь чуждо.

— Бегут, бегут! — произнес Моше. — Запрягают повозки, нагружают ослов и бегут.

— Мерзавцы! — сказал Шмуэлик. — У них в жилах не кровь течет, а вода. Они и драться-то не могут.

— Куда им! — подхватил Егуда, похожий на юного петуха, желающего казаться самым опытным в курятнике, — очень самоуверенный малый, он не выговаривал букву «р»:

— Ты пойми, парень, — сказал Егуда, обращаясь неизвестно к кому, — у них нет ни капли выдержки! — Он причмокнул и задвигал челюстью.

И вдруг раздался оглушительный взрыв, ошеломивший нас, как гром среди ясного неба. В нижней части деревни всплыл столб белого дыма. Сразу же наступила прямо-таки звенящая тишина. Все вопросительно уставились на Моше. Тот не долго думая заявил:

— Начали действовать террористы, но мы все равно выполним свою задачу до конца.

— До конца? А что, разве мы сегодня мало сделали? — спросил Габи, сморщив нос, и дал очередь из пулемета.

Сразу же один за другим раздались еще два сильных взрыва, и в воздух поднялись два новых дымовых столба, становясь на глазах все выше и шире. И вновь на некоторое время воцарилась гнетущая тишина. Но там, внизу, грохот взрывов подействовал, видимо, как поток воды на муравейник. Невооруженным глазом, без бинокля, можно было видеть, как беглецы засуетились, забегали, заспешили. Послышались их взволнованные голоса. Со стороны деревни раздалось несколько выстрелов.

Моше подумал и решил, что хотя мы неплохо устроились в тени сикомора, лучше отсюда убраться куда-нибудь в другое место. И мы пошли по узкой тропе, обсаженной какими-то