Светоч дружбы. Восточный альманах. Выпуск четырнадцатый - Михаил Иванович Басманов
— Сейчас я пальну по ним, — сказал Габи, хотя первоначально имелось в виду дать возможность как можно большему числу жителей самим уйти из деревни, чтобы, когда мы войдем туда, иметь поменьше хлопот с их выселением.
— Бегут… Даже без единого выстрела. Вот гадины!
— Стреляй! — крикнул Шмуэлик, все больше входя в раж.
Габи направил пулемет и дал несколько очередей. Моше, наблюдавший в бинокль, корректировал огонь. Мы все по-прежнему находились на открытой поляне, по одну сторону от которой возвышался небольшой холм, а по другую — густые кустарники.
Вдали появилась еще одна группа беглецов. Словно тени, они, торопливо озираясь, пробирались по тропе, но напрасно: попытки остаться незамеченными были бесполезны.
— Стреляй же по ним, и возьми немного правее, — снова потребовал Шмуэлик.
— Эх, не попал, — досадовал Моше, посмотрев в бинокль, — надо еще правее, чуть выше… Вот! Теперь стреляй.
Страсти разгорались. Охотничий инстинкт, дремлющий в каждом человеке, все больше давал себя знать.
— Вон там тоже убегают! — закричал кто-то, показывая на большое поле, по которому, суетясь, как муравьи, бежали люди, перепрыгивая с кочки на кочку. Я поправил бинокль и увидел их. Они бежали в одиночку и группами по четыре, пять, шесть человек — возможно, это были целые семьи. Женщины выделялись белыми платками на головах, резко контрастирующими с их черной одеждой; они часто останавливались, переходили на шаг — видимо, быстро уставали, перехватывало дыхание, затем из последних сил снова устремлялись вперед, пытаясь вырваться из рук жестокой судьбы.
Вдруг какая-то группа беглецов, человек шесть, появилась на гребне холма, четко выделяясь на фоне неба.
— Смотри, вон там! — завопил я во всю глотку, показывая на них Габи. — Правее того одинокого дерева! Как здорово видно, всех можно уложить!
И тут же почувствовал, как странная дрожь охватила все тело. Не успел еще опустить руку, протянутую в сторону обнаруженных мною беглецов, еще не прошло чувство внезапного безумного опьянения, а уже кто-то внутри застонал, как раненая птица: «Хоть бы пулеметчик промахнулся, ох! Хоть бы ни в кого не попал!»
Между тем Габи дал несколько очередей в том направлении.
— Ну тебя к черту! Стрелять совсем не умеешь, — выругал его Моше.
А я украдкой посмотрел вокруг, словно опасаясь, не услышал ли кто тот внутренний голос — еще обвинят меня в сочувствии противнику. И снова устремил взгляд на тропу, следя за людьми, в панике перебегавшими ее: может быть, им все же удастся скрыться за холмом.
— Попал! — вдруг закричал Габи.
— Где? — прервал его дальнозоркий Шмуэлик и, обратившись к Моше, попросил: — Дай пулемет мне, хоть на минуту, пусть он отдаст мне пулемет!
— Да я их сейчас перестреляю всех из винтовки, — проговорил солдат по имени Арие. Стал на колени, прицелился хорошенько и оглушил всех неожиданным выстрелом. Потом выстрелил еще раз.
Охота на людей была в полном разгаре. Наконец Моше поднялся и сказал:
— Кончайте этот гвалт, эх вы, герои. Так же умеете стрелять, как моя бабушка. Хватит!
Тогда Арие предложил:
— В самом деле! Пусть он даст мне пулемет на минуту, и вы увидите!
В том же духе высказался и Шмуэлик. Габи же страшно обиделся. Все кричали, стараясь переспорить друг друга. Призывали в свидетели весь мир, ссылались на положение солнца на небе и неточную работу приборов, на отвлекающий цвет зелени на холмах и посевов на полях, на то, что цели движущиеся и расстояние до них от тысячи двухсот до девятисот метров, отчаянно жестикулировали и иронизировали друг над другом — и все это с видом бывалых вояк и необычной горячностью.
В конце концов Арие лег возле пулемета, а все отошли в сторону, продолжая спорить и настаивать на своем. Моше высмотрел в бинокль группу из четырех человек, которые как раз достигли подножия соседнего холма и хорошо выделялись на его фоне темной одеждой.
— Ну, вот эти, — сказал Моше. — Дай по ним пять очередей, может быть, убьешь хотя бы одного. — И он снова посмотрел в бинокль. А мы стояли тут же, хлопая глазами в ожидании выстрела.
Те четверо, видимо, совсем обессилели. Они уже не бежали, а тяжело ступали, спускаясь друг за другом к руслу вади[13], то прижимаясь к земле, то выпрямляясь. И вот, в один из моментов, когда первый из бегущих приподнялся, раздалась пулеметная очередь. Видно было, как все четверо упали на землю. Затем трое поднялись и побежали во всю прыть к ближайшему кустарнику, чтобы спрятаться.
— Один — ноль! — закричал Шмуэлик, отвесив с насмешкой церемонный поклон в сторону Габи.
Тогда раздалась вторая очередь, и сразу же за ней — третья. Четверо вдали упали, а у меня внутри что-то оборвалось. Время на какой-то срок остановилось, все потеряло значение. Стараясь получше разглядеть, что там произошло, солдаты вытягивали шеи; Моше хранил молчание. Вдруг двое из упавших поднялись, побежали и, прежде чем мы что-нибудь поняли, скрылись в кустах. После этого поднялся еще один и побежал. Когда же поднялся четвертый, раздалась четвертая очередь. Араб на минуту пригнулся к земле, чуть подождал и снова выпрямился. Последовала пятая пулеметная очередь. Он не бежал больше, а шел. Потом вдруг упал и покатился по земле, быстро куда-то исчезнув. Стрелять больше не было смысла, а соревнование так и не завершилось в чью-либо пользу. Вся эта затея надоела, и продолжать ее ни у кого не было охоты. Я почувствовал, что дольше не могу молчать, и сказал:
— Оставьте их в покое. Так или иначе, вы ничего не сможете им сделать. Просто жалко…
Все очень внимательно выслушали меня не прерывая.
— Да ну их всех к черту! — кратко подытожил Арие и поднялся, стряхивая с себя землю и прицепившиеся колючки.
Всеобщее замешательство нарушил радист. Он сообщил, что к нам выслана автомашина. На ней мы должны будем подъехать к ближайшим хижинам в садах и на поле, проверить, не остался ли кто-нибудь в них, а затем въехать в деревню.
IV
Мы медленно шли по глинистой колее, оставляемой «джипом», который, поминутно застревая в грязи, прямо-таки с акробатическим мастерством то подпрыгивал на кочках, то проваливался в ямы. По этой непролазной грязи на протяжении поколений ступали, не нарушая глубокой тишины, царившей вокруг, одни только босые ноги людей да ослиные копыта. Пальбы больше не слышалось, лишь где-то вдалеке, как бы случайно, раздавались редкие выстрелы.
Попавший сюда одинокий путник, напряги он слух, наверняка услышал бы, как причмокивает земля, всасывая потихоньку влагу, накопившуюся за печальную осеннюю пору; напившись же, умиротворенно погружается в дрему.
В конце
