Майя Плисецкая. Грация и Вечность - Михаил Александрович Захарчук

году. Музыку написал капельмейстер театра Цезарь Пуни. Она была простецкой, зато очень удобной для танцоров. Однако П. И. Чайковский в одной из своих статей уничтожил ее одной фразой: «Площадные измышления господ Минкуса и Пуни». Плюс ко всему постановщик лишил сказку ершовского колорита. По законам тогдашней цензуры «танцевать царя» на сцене запрещалось. И он превратился в примитивного восточного Хана. Позже балет многократно дорабатывали и переделывали. И каждый из постановщиков добавлял в собственную версию и свою любимую музыку. За годы и десятилетия старый «Конек» оброс, как океанский лайнер ракушками, музыкальными отрывками из Листа, Глазунова, Брамса, Чайковского, Дворжака, Глинки – всего музыка восемнадцати композиторов была задействована в балете про лошадку! Подобная музыкальная пестрота для Большого театра уже была просто неприемлемой. Требовались новая музыка и новый композитор. Но привередливые балетмейстер Вайнонен и драматург Маляревский, вместе написавшие новое либретто, отвергали одного кандидата за другим. А вот к рекомендации Кабалевского насчет Щедрина прислушались. Родион первый акт написал за неделю, учтя все пожелания Вайнонена. Василий Иванович послушал и сказал: «А может, у нас что-то и получится». Через несколько дней Щедрин играл в кабинете тогдашнего директора А. И. Анисимова. Александр Иванович высказал одно пожелание: «Чтоб у каждого духового инструмента было яркое соло. Непременно. И можете готовить контракт».

Родион Константинович закончил музыку к своему первому в жизни балету аккурат к выпускным экзаменам в консерватории. Наряду с Первым концертом, замечательно получившийся «Конек» составили дипломную работу. Ее оценили на отлично, выдали диплом с отличием и рекомендовали в аспирантуру. На фортепианном факультете два экзамена Щедрину пришлось перенести на осень – он физически не успевал. И тем не менее работу над «Коньком» мой герой полагает третьей своей удачей. И больше в книге своей об удачах собственных не рассуждает. Их что, не было? Да полноте. По секрету признаюсь читателю, что мой герой – редкий везунец по жизни, просто-таки любимчик госпожи Фортуны. За рулем собственного автомобиля несколько раз попадал в серьезные аварии – и ни царапины. Сам признавался: «По жизни я удачлив и везуч. И жил всегда жадно. На все у меня хватало времени: на музыку, на друзей, на футбол, на рыбалку. В молодости работал только запоями. Сейчас стал более дисциплинирован». Впрочем, так уж и быть, раскрою сущность того секрета. Родион Константинович при всем том – невероятно трудолюбивый человек, пахарь, какие среди творческих людей редко встречаются. Природа, помимо музыкального таланта, наградила его и потрясающей способностью к самоограничению, и умением концентрироваться на достижении цели, и просто дарованием запросто отделять зерна от плевел. Так что эпиграф к этой главе не случайно приведен. Да, практически любое крупное событие, случавшееся в долгой жизни моего героя, проще всего объяснять удачей и везением. Если, конечно, выносить за скобки то, о чем сказано выше, а именно удивительное трудолюбие Родиона Константиновича. Взявшись за любую работу, он уже отдается ей безоглядно, до самого донца. И думает о ней постоянно, даже во сне. А однажды, рассказывал, ему пришло нужное композиторское решение, когда вылез из перевернувшейся в кювет «Волги». Вот и выходит в оконцовке, что всякая щедринская удача, всякое его везение – всего лишь не всегда видимая последовательная цепь из его собственных трудовых усилий, из того творческого самоистязания, которым Провидение награждает лишь избранных талантов и гениев.

После серьезной и удачной работы над балетом «Конек-горбунок» на Родиона Константиновича как из рога изобилия посыпались предложения-заказы из столичных драматических театров, из Студии мультфильма. На студии «Мосфильм» его пригласили в съемочную группу художественного фильма «Высота». Работа в кино всегда была для советских композиторов основным источником заработка. За симфонию, например, платили мало, а писать ее требовалось долго. А сочиняя музыку к фильмам, молодой композитор не только приобретал бесценный опыт в инструментовке, но и стал очень прилично зарабатывать. Гонорар за «Высоту» позволил Щедрину приобрести автомобиль. Песня из кинофильма «Не кочегары мы, не плотники» на долгое время стала хитом и тоже замечательно «подкармливала» молодого композитора. Да что там говорить, если и кооперативную квартиру в самом центре Москвы Майя и Родион приобрели именно на кинематографические гонорары Щедрина.

Музыка к фильмам, с одной стороны, вроде бы и легкий жанр – не сравнить ее с симфонической. Но, с другой стороны, и не каждому сочинителю она по силам. Взять хотя бы партитуру. Она, как правило, всегда пишется в спешке невероятной, в самый последний момент перед уже назначенной записью. Приходилось сидеть над нотами ночами напролет. Зато Родион Константинович получал и несказанное удовольствие от того, что мог позволить себе любые фантазии и прихоти. Он мог, например, написать партитуру для двадцати флейт пикколо или для шести туб и двух балалаек. И не сомневался: музыкальный редактор пригласит всех нужных исполнителей – оплата их игры не проблема для «Мосфильма». Любые оркестровые составы богатой студии по карману. А что может быть лучше и ценнее для профессионала, чем возможность слушать свое произведение таким, как оно написано? И то была великолепная школа.

– Родион Константинович, а были случаи, когда вы, по тем или иным причинам, не выполняли условий контрактов или соглашений?

– Таких случаев не припомню. Правда, когда я писал музыку к фильму «Коммунист», режиссер Юлий Яковлевич Райзман помучил меня вдоволь. Как режиссер он, конечно, замечательный, но с музыкой отношения у него наблюдались сложные. Прослушав фрагменты моей партитуры в моем фортепианном изложении, он одобрил их. Но на записи оркестра сказал, что к фильму они не подходят. Два раза я пересочинял музыку практически полностью. Райзман на записи ее отвергал. Замученный, я решил отказаться. О чем и сообщил музыкальному редактору Крюкову. Он смерил меня суровым взглядом и сказал: «Вы думаете, что быть композитором – это значит возить по «Мосфильму» молоденьких актрис на своей легковой машине (из окна музыкальной редакции просматривались проходная киностудии и основная дорога к ней) и сидеть в президиуме съезда Союза композиторов в качестве молодого дарования? Нет, дорогой, то, что происходит сейчас с вами, – это и есть быть композитором». Я забрал свое заявление, написал четвертый вариант, Райзман принял его, фильм вышел на экраны. А слова Николая Николаевича Крюкова хорошо помню и по сей день.

Эту главу я начал с книги моего героя. Книгой этой и закончу. Потому как, «проглотив» «Автобиографические записи» менее чем за сутки, я тут же написал автору письмо и немедля отправил. Вот оно.

«Дорогой Родион Константинович!

Нынче за полночь дочитал Вашу книгу, которую, откровенно говоря, давно ждал и пару раз даже говорил Вам о необходимости, нужности