Майя Плисецкая. Грация и Вечность - Михаил Александрович Захарчук

– у мэтра ноль эмоций. Лишь в училище от Свешникова узнали: Семен Семенович остался очень доволен и Щедриным, и Флярковским: «Из этих молодых людей будет толк». Выдающийся музыкант и педагог оказался прав. Щедрин и Флярковский впоследствии учились вместе в консерватории – класс композиции народного артиста СССР профессора Ю. А. Шапорина. Всю жизнь дружили. Вместе собирали и в две руки обрабатывали народные песни, сочинения других композиторов. Александр Георгиевич за дипломную работу получил почетный диплом на V Международном фестивале молодежи и студентов в Варшаве. Написал впоследствии более 300 песен, многие стали известными. Некоторое время работал заместителем министра культуры РСФСР. Преподавал класс композиции в Государственном музыкально-педагогическом институте имени М. М. Ипполитова-Иванова. Так получилось, что оба композитора стали впоследствии и частыми гостями квартиры Богатырева. Все дело в том, что профессор жил в подъезде артистического входа в Большой зал консерватории. А когда умер, его квартира стала аппаратной звукозаписи фирмы «Мелодия». Добрую часть своих песен Флярковский записал здесь. А Щедрин вместе с режиссерами Вепринцевым и Бунеевой здесь же присутствовал на записях своих «Кармен-сюиты», «Озорных частушек», «Анны Карениной» и других сочинений.

В 1950 году Родион Щедрин поступает сразу на два факультета Московской консерватории имени П. И. Чайковского: к Юрию Александровичу Шапорину по композиции, и к Якову Владимировичу Флиеру по фортепиано. Тогда же его семья поселяется в двухкомнатной квартире Красносельского переулка возле Сокольников. Жилище тесное, на последнем пятом этаже дома без лифта, но свое – после многих лет скитания по коммуналкам. Консерваторская жизнь всецело поглощает Родиона. Он начинает понимать, что не разминулся с призванием. Уроки по композиции в классе Шапорина хоть и были увлекательными, но профессионально малорезультативны. Щедрин стремился к глубинному и разностороннему познанию разносторонней сущности не только композиторской технологии, но и ее философской наполненности. Шапорин, увы, такими сокровенными материями не обладал. Зато рассказчиком Юрий Александрович слыл неотразимым. Он щедро делился со студентами занятнейшими историями из жизни своих знакомцев: Блока, Глазунова, Замятина. Обладал сочным русским разговорным языком. При этом трудился над затянувшейся собственной оперой «Декабристы». Работа та шла без малого четверть века. Отдельные отрывки оперы Шапорин показывал студентам. Щедрину – чаще других, потому как выделял его среди прочих. И прислушивался к советам любимчика. Еще Шапорин написал много превосходных романсов. Самый известный – «Заклинание» на пушкинский текст «О, если правда, что в ночи, когда покоятся живые…». Берущая за душу, эта музыка выплеснулась у композитора как трагический отклик на безвременную смерть дочери. Шапорин часто устраивал авторские камерные вечера. На большинстве из них Щедрин присутствовал как аккомпаниатор. А та же партия «Заклинания» чрезвычайно трудна для фортепиано. Зато служила Родиону хорошей школой. Да и деньги ему за концерты платили.

Другой постоянный наставник, Яков Флиер, на всю жизнь запомнился Щедрину тем, что, будучи гениальным пианистом, на целых тринадцать лет отказался от концертной эстрады ради своих студентов. Насколько он был выдающимся педагогом, свидетельствует такой пример. Как исполнитель, Флиер всегда соперничал с Гилельсом. Порой они и жестко конкурировали, даже не разговаривая друг с другом. Однако, когда пришлось к делу, Эмиль Григорьевич Гилельс отдал свою дочь Елену на обучение в класс именно Якова Владимировича Флиера. Щедрин запомнил первое сочинение, которое Флиер задал ему «выучить на совесть», – Вторую сонату Бетховена. Текст сонаты Родион постиг, что называется, влет. От отца получил по наследству отличную музыкальную память. А вот смысла в его игре оказалось немного. Об этом и сказал ему деликатно педагог. Слушал Флиер своих учеников всегда, сидя вполоборота за вторым роялем. И не столько рассуждал, разговаривал, словесно наставлял, сколько почти всегда показывал, как следовало бы исполнять нужный такт, эпизод или музыкальную фразу.

О музыкальных уроках Флиера Щедрин всякий раз отзывался почти восторженно. Однажды выдал своему учителю характеристику, которую я записал: «Лучший пианист, которого я слышал за свою жизнь, был Владимир Горовиц. Рядом с ним стоит для меня Яков Флиер. Он замечательно знал технологию фортепианной игры. Вдруг предложит играть пассаж с чуть задранной или опущенной кистью. И все внезапно получается само собою. На первый этюд Шопена он предложил мне сесть на три сантиметра левее. И пальцы забегали сами. Какое-то время я даже прослыл чемпионом консерватории по Первому до-мажорному этюду Шопена. Судьба была благосклонна ко мне. Мои главные учителя Шапорин и Флиер разительно отличались один от другого. Зато они дополняли друг друга. И это здорово обогащало меня».

Еще на первом курсе Флиер делегировал первого ученика от своего класса Щедрина участвовать в консерваторском конкурсе на лучшее исполнение музыки советских композиторов. Родион играл пьесы из «Пожелтевших страниц» Мясковского, три пьесы из «Золушки» и «Наваждение» Прокофьева, концерт Хачатуряна и свою – совсем новенькую – сюиту «Праздник в колхозе» в пяти частях. Жюри присудило разделить первую премию между Щедриным и ученицей профессора Я. Зака – третьекурсницей Генриэттой Мирвис. Победителям обещали, что они получат право вдвоем исполнить хачатуряновский концерт со студенческим оркестром. Не случилось. Остались у Родиона только грамота и поздравления с первой победой в серьезном конкурсе.

Истоки и корни его музыки

Главный упрек, который всю жизнь приходится слушать композитору Родиону Щедрину, заключается в том, что его музыка суперавангардистская. А это далеко не так. Точнее, и вовсе не так. Практически все сочинения Родиона Константиновича – семь опер, пять балетов, три симфонии, четырнадцать концертов, многочисленные произведения камерной, инструментальной, вокальной, хоровой и программной музыки, музыки к кино и театральным постановкам, за вычетом совсем уж идеологически выверенных, наподобие оратории «Ленин в сердце народном», – все корнями уходят в русское и белорусское народное творчество. Как последнее кому-то ни покажется странным. Однако лето 1951 года девятнадцатилетний Родион провел в деревне Дуброво под Кличевом в Белоруссии. Там были родные места его друга – кларнетиста Бронислава Прорвича. Совершеннейшая глушь. До железной дороги – 40 километров. Электричество отсутствовало. Парни рыбачили, охотились, исходили все окрестности. Бывали на свадьбах и других деревенских празднествах. Насмотрелся и наслушался Родион тогда много такого необычного, что оставило неизгладимый след в душе. Не только народные песни, особая манера их исполнения, так называемый белый звук, но вся атмосфера послевоенного бедного, но не унывающего деревенского жития его потрясли до глубины души. Перенесенные собственные горести и невзгоды военного лихолетья показались ему не такими уж и страшными на фоне ужасающих бедствий белорусов. Да, его семье в эвакуации довелось хлебнуть военного лиха. Но все же тылового. А братскому народу Белоруссии достались и голод, и холод, и бомбежки, и зверства карателей, и «европейское рабство». Мужчин почти не осталось. Женщины