Майя Плисецкая. Грация и Вечность - Михаил Александрович Захарчук

такого сочинения. Если чуть перефразировать Андрея Платонова: «Без меня народ не полный», то и без Вашего именно такого итогового труда российская, русская культура тоже была до сих пор не полной. Да, о Вас писали, пишут и еще будут писать много и разного, ибо Вы сумели стать явлением в отечественной музыке, даже шире – в отечественной общественной жизни полвека прошлого и народившегося нынешнего. Но теперь каждому, кто вознамерится сказать свое слово о Щедрине, уж нельзя будет обойти его «Автобиографические записи». Это априори хорошо. Скажу Вам, Родион Константинович, даже больше: Вы как бы долг вернули тому самому обществу, которое словно по умолчанию давно ждало от Вас подобной работы. И даже еще (только без обид, Вы же знаете, что я Вас люблю и кому угодно глотку за Вас перегрызу) на одну октаву приподнимусь: Вы чуток припозднились с такого рода мемуарами. Их надо было выпустить давным-давно, с учетом того, к примеру, незамысловатого обстоятельства, которое открылось мне из Ваших «Записей», насчет некоторых Ваших же «совсем не дилетантов и людей неленивых». (Да того же зловредного Денисова.)И в книге Франса Лемера, которая, судя по Вашим рассуждениям, сильно Вас задела за живое, коли несколько раз возвращаетесь к ней и к ее автору, – так вот и в этой книге Вы предстали бы совсем в ином свете, если бы опубликовали такие суждения много раньше.

…У меня когда-то военный цензор вымарал в материале весьма приблизительные, расплывчатые характеристики самолета МиГ-25 – самого мощного по тем временам. Показал я ему брошюру, опубликованную в бундесвере, где давалась полная характеристика ТТХ истребителя. А он так через губу мне кисло выдал: «Ну и что? Пока мы ничего не подтверждаем – это филькина грамота. Никто из авторитетов на нее никогда не сошлется». Надо ли говорить, что до тех пор, покуда Вы интеллигентно не «начистили нюх» Денисову (простите мне солдатскую прямоту), он мог вякать на каждом углу все, что ему взбредет на ум. Вот пусть теперь попробует. А – дудки! Потому как весь мир, слава богу, знает: Щедрина можно упрекнуть в чем угодно, но только не в отсутствии честности и порядочности. И если Вы так написали, значит, так оно и было. И пусть теперь разные «денисовы» корячатся со своими топориками.

А ежели так здраво рассуждать, то, конечно же, Родион Константинович, Вам многие, если не большинство Ваших коллег тут у нас, на родине, завидуют. А и как же может быть иначе, коли сами пишете в одном месте, что даже классики могли бы позавидовать Вашему успеху. И такое длится годами, десятилетиями.

…Я показываю внуку карту Советского Союза и говорю, что это была одна шестая часть всей земной суши. А Россия нынче составляет одну седьмую часть все той же суши, что, конечно, меньше СССР, но все равно чрезвычайно много. Да плюс еще вся таблица Менделеева зарыта на наших бесконечных просторах. За что же мир будет нас любить? Вот он и беснуется. То же самое и о Вас можно сказать, Родион Константинович, прочитав Вашу книгу: везунец, баловень Судьбы, с какой ни посмотри на него стороны. Мало того что талантлив и везуч, мало того что «комбинация аминокислот» по его же собственному замечанию у него не беднее таблицы Менделеева, так еще и работоспособен, как азиатский немец-японец. Так что у Вас нет другого пути, кроме как смириться с завистниками, которые, согласно Жану Батисту Поклену, который – Мольер, – умрут. Но зависть, ему же согласно, не умрет никогда.

И чтобы уж закончить с этой темой, которая по моему слабому разумению явилась одной из центральных, если так можно выразиться, лейтмотивных в Вашем труде, замечу еще, что Вы очень правильно поступили, отдав должное своим недругам и в спокойной тональности дискуссии с ними, и признав за ними «недилетантизм», «неленивость». А с тем же Лемером вообще нашли общий язык, что кругом Вас красит как неординарную и высокопорядочную личность с широкой, воистину русской душой. Жизнь и так коротка, чтобы тратить ее еще на сутяжничество, буде даже в высоких сферах искусства. С одной стороны. А с другой – нас ведь семьдесят лет идеологически упорно затачивали на пренебрежение к врагам, на уничижение их. Как тех же немцев после Великой Отечественной. Но если все они были такие бесноватые придурки, то почему мы докатились до Волги, и почему война длилась 1418 дней и ночей, и почему их погибло 9 миллионов, а нас 27? Вестимо: унижаешь врага, обесцениваешь свою победу над ним.

В этом смысле добавлю, я замечательно вооружился Вашими рассуждениями и про немцев (стр. 270), и про Василия Быкова (там же), человека, очень душевно ко мне относившегося. И вообще, если уж говорить по-гамбургскому счету, то на фоне примирения России и Германии вся остальная ублюдочная националистическая возня по периметру бывшего СССР – сплошная клиника, не стоящая серьезного внимания.

Много других замечательных вещей почерпнул я из Ваших «Записей». Даже в сугубо прагматическим смысле они явились для меня той самой дорогой ложкой к обеду, яичком к Христову дню. Заканчиваю очередную свою книгу. В ней Ваши высказывания уже наличествовали, а тут вдруг такой ларь припер! Вы все-таки большая умница, интеллигент высочайшей пробы. Не зря же в предыдущей моей книге Вам было определено место взамен ушедшего в мир иной Дмитрия Лихачева. Но если бы Вы вдруг спросили меня: что тебе, Миша, больше всего понравилось в моей книге, – я бы, не задумываясь, ответил: «В экспедиции за фольклором».

Родион Константинович, Вы написали седьмую главу блестяще, другого определения даже искать не хочу. Это – высокая литература от чуткого камертона Ваших души и сердца. (Лишь не подумайте, что я Вам льщу. Впрочем, Вы ниже убедитесь, что у меня и в мыслях не гнездится никакого подхалимажа). Попервости даже удивительно, что молодой человек с еще не полностью сформировавшимся мировоззрением съездил в две глубинки – белорусскую и российскую с краткими по времени экспедициями, и увиденное им там оставило столь ощутимый след в его творческой дальнейшей судьбе, так «накрепко осело в памяти, в моих ушах и глазах»! Пишу об этом Вам с завистью, потому что сам-то вырос в селе, а так бы «смачно» сейчас о нем и не рассказал при надобности. Вот что значит память для художника. Да по существу – все. И тут не имеет вовсе никакого значения срок пребывания творца на объекте его изучения. Другой будет годами жить в селе, а не увидит того, чем обогатились Вы