Майя Плисецкая. Грация и Вечность - Михаил Александрович Захарчук

за непродолжительные месяцы. Потому что, если представить себе радугу, висящую в небе целый день, то на нее бы никто и внимания не обращал. Вы же свою музыкальную народную радугу на всю оставшуюся жизнь рассмотрели за небольшие миги из Ваших уже многих лет жизни. Я даже не сомневаюсь, что каким-то боком, Макаром, образом – как хотите, та сельская музыкальная посконность отразилась и в Вашей «Боярыне Морозовой», пусть о том сами и не пишите.

Отдельное мое читательское Вам спасибо за светлый лик супруги Вашей, а моей любви до гробовой доски Майи Михайловны, описанный Вами так молодо и задорно, что опять же Вам и молодости Ваших чувств я позавидовал. Ибо кто еще ни писал о Плисецкой, включая и Вашего покорного слугу? А вы ни словом, ни оборотом не повторились, вплоть до финального абзаца. Такие чувства придумать нельзя, их можно лишь исторгнуть из души. (После чего Вы имели полное право на знаменитое пушкинское восклицание, применительно к себе.)

Не боюсь здесь повториться, но Ваш с Майей Михайловной союз – феномен, творческое явление, полувековой симбиоз композитора и балерины еще ждут своего исследования. И в то, грядущее сооружение в Вашу честь Вы лично уже обеспечили фундаментальную плиту.

Спасибо Вам за книгу.

Что хотелось бы еще Вам заметить, коль скоро уж я столь самонадеянно взялся судить обо всей Вашей замечательной работе. (Вот Вам доказательство, что и не думал льстить.)

Вы мало написали. Прежде всего о себе мало, как это ни покажется Вам странным. Книга должна быть как минимум в два раза больше. Ее размер – составная часть ее имиджа. Элементарно, страниц 500 надо было написать. С подробностями, порой и пикантными о себе как о человеке. А из книги виден лишь Ваш стройный образ исключительно и только как трудяги-вола композитора. Меньше – мужа, еще меньше – общественного деятеля. Понятное дело, за десятилетия каторжной работы над музыкальными произведениями Вы привыкли к краткости, к форме, формату, к тому, что сами подметили: «Творческий цейтнот всю жизнь подхлестывал мое воображение». Извините, но не могу отделаться от мысли, что и книгу Вы писали в том же цейтноте, хоть и подчеркиваете, что пролежала она год. К тому же краткость не всегда – сестра таланта, уж поверьте мне на слово как Вашему восторженному читателю из народа. Иначе бы в мире не существовало проповедей, убеждений, публицистики и всего такого прочего.

Вот элементарный пример в доказательство сказанного. Отец у Вас выписан с любовью. Понимаешь, что Вы, как и подобает настоящему сыну, пошли дальше него, добились большего, чем он – чрезвычайно талантливый человек. Потому что стояли на его крепких плечах. Так и должно быть. А о матери у Вас сказано вскользь. О тете Кате, о том, что вы – великий рыбак, душа компании, книгочей, наконец, о том, что Вы, как и Майя Михайловна «до удивления НОРМАЛЬНЫЙ человек, СОВСЕМ НОРМАЛЬНЫЙ ЧЕЛОВЕК» – или ничего, или совсем мало. А тираж у книги – 10 тысяч, по нынешним временам – массовый. Она, как минимум, должна быть многоуровневая. Во всяком случае, не только люди, связанные с музыкой, будут ее читать. Однако книга перегружена именно музыкальными подробностями (порой даже как учебник, с четырьмя синтезаторами, в частности) и явно недогружена интересными деталями Вашего быта, воспоминаниями, реминисценциями[11] и т. д. и т. п.

И ведь есть прекрасно место, где спокойно можно было фиоритурно[12] показать именно Вашу НОРМАЛЬНОСТЬ, то сермяжное обстоятельство, что ничто человеческое Вам не чуждо. Страница 191: «Мы с Майей вострим уши. «Мы вычислили вас на компьютере». И далее – по тексту. Из этого отрывка недвусмысленно просматривается, что свой бой с японской электронизированной по всем направлениям ментальностью Вы блестяще выиграли, как в свое время победил ЭВМ Каспаров. Так вот дальше надо было продолжить о себе что-то в плане известного анекдота, когда русские мужики испытывали японскую пилораму. Одно бревно ей, а она – «вжик» – и готово. Два, три, пять – столько же «вжиков» – и готово. Тогда мужики ей лом сунули. Пилорама и скисла. «То-то же», – сказали мужики. (Разумеется, я это – к примеру.) Но то, что Вы на самом деле русский мужик, прописано очень мало. Инопланетянина все-таки больше.

Или вот у Вас: «Писался Пятый фортепианный легко, без натуги. Лишь со второй каденцией[13] в финале пришлось попотеть. Если градус виртуозной эффективности будет недостаточен, то все сочинение может «уйти на дно». Это я хорошо понимал».

А я, Родион Константинович, этого совсем не понял, хотя и творчеством Вашим треть столетия интересуюсь, и досье мое на Щедрина – не всякая редакция большого СМИ похвастается, да и люблю Вас, что доказывать, здесь, надеюсь, не надо. И таких мест в книге я мог бы наковырять с десяток.

У Вас, далее, получилась отличная глава о работе с Маазелем, вплоть до двукратного замечания его сынишки. Но это все-таки рабочие отношения. Не видно, чтобы вы долго дружили с ним по жизни. Однако я более чем уверен, что с Ростроповичем вы как раз дружили долго и душевно – одно фото чего стоит. Но рассказано об этом только на фоне «Лолиты». И единственная запомнившаяся характеристика Леопольдовича: «Слово «препятствие» в словарном фонде Славы Ростроповича не значилось!» А ведь выше вас, двух столпов в отечественной музыке, уже тогда никого не существовало (теперь Вы вообще один). Притом что есть в ней Гергиев, Спиваков, Рождественский, Темирканов, Петров и другие музыканты. (Кстати, что такое «атмосфера жути и макабра», я могу лишь смутно догадываться.)

И еще одна мелочь, помимо некоторых чисто полиграфических и оформительских шероховатостей. Мне, например, трудно согласиться, что один и тот же портрет автора дизайнерски оправдан, особенно на обложке, где его еще надо умудриться рассмотреть. Вообще эту книгу, на мой взгляд, следовало и вкуснее оформить, и лучше издать. Все-таки это – Щедрин, а не Пупкин из Костромы. Хотя я здесь больше дилетант и разглагольствовать не берусь. А вот то, что в тексте нет русской буквы «Ё» – плохо для русского автора. В германо-российской издательской компании, где я до недавнего времени работал, выпустили журнал «Тайны звЕзд». Именно без буквы «Ё». Я говорю: а немцы написали бы свой умляут[14] без двух точек сверху в названии издания? Нет, отвечают, никогда не написали бы. Вот то-то и оно.

Однако, Родион Константинович, все это, на самом деле, мелочи на фоне Вашего действительно великолепного труда. Верите – нет, но я буквально проглотил книгу. Вот так: сел