Роковые женщины Серебряного века. По материалам судебных процессов - Лев Яковлевич Лурье
2 ноября 1907 года адвокаты, Штейн и Шульц собираются на Пушкинской улице, 10, у присяжного поверенного Леонида Базунова. На следующий день ожидается оглашение приговора, он почти наверняка будет обвинительным, и Штейн арестуют прямо в зале суда.
Адвокаты обещают подать кассационную жалобу, но в любом случае ей придется посидеть в тюрьме.
Они не знали, что у Ольги Григорьевны был свой план на случай неминуемого ареста. Она честно сказала защитникам, что лучше уедет с Шульцем за границу. Пергамент ответил: «русское правительство не стоит того, чтобы отдаваться ему в руки».
По совету Пергамента, Шульц отправила телеграмму своему шурину Амбургеру в Швейцарию, где тот находился: «Положение безвыходное. Времени еще 12 часов. Немедленно переведите 2000 рублей Базунову Пушкинская, 10, для Штейн». Адвокаты одолжили 2000 рублей Штейн, она отдала часть из них Шульцу на билеты.
Шульц переоделся в шубу адвоката Аронсона, вышел с черного хода, взял извозчика, заехал взять некоторые вещи в их квартире на Английской набережной и отправился на Финляндский вокзал, где купил ей через носильщика билет 1-го класса до Гельсингфорса на поезд, отходящий после 10 часов вечера. Затем вернулся за Ольгой Григорьевной и отвез ее не на Финляндский, а на Варшавский вокзал. Еще за день до этого, 2 декабря, мать Евгения Шульца выправила два заграничных паспорта на себя и свою дочь, сестру Шульца, и купила на свое имя два билета в Западную Европу.
Амалия Шульц, мать «мальчика», искренне ненавидела Ольгу фон Штейн. Так что сам Штейн даже боялся появиться на Варшавском вокзале и довел любовницу только до входа. И тем не менее мамаша отдала Штейн свой паспорт и довезла ее до Луги, всю дорогу отчитывая. Вернулась в Петербург и заявила об утере паспорта полиции.
На том же извозчике Шульц с Финляндского вокзала добрался до Пушкинской, забрал свою шинель, вернул шубу Аронсону (маскарад нужен был, что бы «мальчика» не обвинили в пособничестве побегу — уголовном преступлении). Сменил извозчика на лихача, прихватил двух девиц и на деньги, оставшиеся от покупки билета, отправился кутить в отдельный кабинет ресторана «Медведь». Амбургер вернул 2000 рублей Базунову. Штейн могла спокойно оставаться в Европе.
При этом Ольга Григорьевна не хотела странствовать одна. В Петербург Пергаменту с каждой станции полетели телеграммы: «Умоляю, пришлите мальчика», «Когда же приедет мальчик…», «Умоляю, телеграфируйте, иначе вернусь обратно». «Срочно. Петербург, угол Сергиевской и Воскресенской, дом Чижовой, Пергаменту. Теряю последнее самообладание. Умоляю, прикажите телеграфировать: станция Бреславль, до востребования пассажиру первого класса, литеры три "В". Если не получу — приеду обратно. Друг».
Побег авантюристки вызвал страшный скандал у публики и в судебных кругах. Русская прокуратура готова была достать Штейн из любой точки земного шара.
АМЕРИКА
Ольга фон Штейн добралась до Америки. Когда Штейн сошла в гавани Нью-Йорка, у нее было всего 168 долларов. Казалось бы, Америке не привыкать к мошенникам. Но молодая страна обожала европейскую аристократию.
Знакомство с русской графиней — мечта любого янки. Это Ольга Григорьевна сразу почувствовала и, поселившись в знаменитой гостинице «Уолдорф Астория», стала выдавать себя за русскую аристократку, ожидающую со дня на день миллионное наследство. Дела пошли на лад: русской графине одалживали столько, сколько она просила.
По рассказу «Нью-Йорк таймс»: «Миссис Штейн приехала в отель "Шорхэм" 24 января и зарегистрировалась под именем миссис Шульц. Она заявила менеджеру отеля Флойду, что приехала из Милана и что ее муж, русский морской офицер, должен приплыть к ней в мае на борту русского крейсера, а вместе они намерены вести в Нью-Йорке оживленную светскую жизнь.
О себе она рассказала, что страдает от нервного расстройства, но проходит лечение и надеется поправиться к моменту возвращения мужа.
Управляющий отелем также рассказал, что миссис Штейн приехала на машине в сопровождении еще одной дамы и представила рекомендательное письмо от парижского терапевта, подтвержденное американским доктором Ягером. После допроса в доме доктора Ягера выяснилось, что парижского терапевта зовут доктор Жорж Петрович, он лечил когда-то одного из родственников доктора Ягера в Париже.
Как выяснилось, доктор Петрович знал эту женщину только как особу, живущую в одном из лучших отелей французской столицы, и ничего о ее прошлом ему известно не было. В Париже она останавливалась под именем мадам Рихтер в отеле "Бреслин".
В отеле “Шорхэм" Штейн привлекала внимание, тратя непомерные суммы на телефонные звонки, телеграммы и экипажи. Она никогда не покидала отель пешком. Менеджер Флойд заявил, что она должна отелю 300 долларов и что ее счет до 6 марта обеспечен поручительством Исаака Доброжинского, адвоката с Бродвея, 302. Она часто отсылала телеграммы сестре в Милан, где, как она рассказывала, недавно умер их брат, оставив большое состояние, из которого она должна была получить 5 миллионов долларов.
Она говорила, что ее ежемесячный доход — тысяча долларов, и требовала особую горничную, которая говорила бы по-французски и по-русски.
Вчера Доброжинский заявил, что не брал поручительства за счета этой женщины, однако сообщил, что он принял ее за представительницу богатой русской семьи из Петербурга.
Штейн рассказывала, что у ее сестры, которая живет в Петербурге, состояние в 20 миллионов долларов. Она никогда не платила Доброжинскому за услуги, однако он заявил, что будет защищать ее в Федеральном суде в следующий понедельник».
Штейн не теряла надежду на встречу с Шульцем. «Для него, — пишет она в письме из Нью-Йорка от 25 февраля, — я всем пожертвовала, из-за него я потеряла ребенка, которого обожаю, потеряла человека, который обладал миллионами и хотел на мне жениться».
Она тщетно умоляет Шульца: «Ведь я только и уехала в надежде, что буду с тобой…», «Ты помнишь, ты сказал, что умрешь со мною вместе», а далее: «Помнишь, я подумала, лучше временная разлука, чем отдаться в руки палачам…», «Приезжай, все будет по-твоему и деньги всегда будут, я все сделаю, что нужно…», «Приезжай, без тебя мне не надо свободы!».
«Все здесь (пишет она из Америки) того же мнения, что я жертва моего легкомыслия, что судить надо не меня, а тех, кто довел меня до такого положения…»; «Я чиста»; «Я всем желала добра, всю жизнь делала только добро»; «Судьи — палачи, не желающие выслушать оправданий». «Умоляю, пришлите мальчика», «Когда же
