Робеспьер. Портрет на фоне гильотины - Филипп Бурден
9
Миф о «великом жреце» революции. Робеспьер, религия и верховное существо
Поль Шоплен
«Порой задаешься вопросом: почему столько женщин преследуют Робеспьера, осаждают его дом, трибуну Якобинского клуба, Клуба кордельеров, Конвента? Это потому, что Французская революция – религия, а Робеспьер основал в ней секту. Это жрец со своими богомольцами. Но очевидно, что вся его сила – в женских руках. Робеспьер проповедует; Робеспьер порицает; он гневен, серьезен, грустен, леденяще пылок, постоянен в своих словах и действиях. Он бичует богатых и великих; он довольствуется малым и не имеет физических потребностей. У него одна миссия – говорить, и он всегда говорит. Он плодит учеников; у него есть телохранители; он обращается к якобинцам с речами, когда может сделать их своими сектантами; он молчит, когда мог бы вызвать недоверие; он избегает должностей, на которых мог бы послужить народу, и выбирает посты, где может управлять; он появляется, когда может произвести сенсацию; он исчезает, когда сцена запружена другими; у него все свойства предводителя не религии, но секты; он составил себе репутацию аскета, близкого к святости; он взбирается на скамьи; он говорит о Боге и о Провидении; он называет себя другом бедных и слабых; он ведет за собой женщин и слабоумных. Он серьезно принимает их обожание и почести, исчезает при признаках опасности и снова оказывается на виду, когда опасность минует. Робеспьер – жрец, и только им и будет».
Этот портрет-шарж на Робеспьера, обычно приписываемый перу Кондорсе, появился в газете Chronique de Paris в ноябре 1792 года. Свидетельство начала безжалостного противостояния жирондистов и монтаньяров в Конвенте, этот текст прекрасно иллюстрирует один из главных аспектов мифа Робеспьера, сохранившегося до наших дней. Политический аскет, добровольный мистик, он станет в конце концов «великим жрецом» Революции, учредив в 1794 году культ Верховного Существа, который никто не колеблется назвать иначе как новой религией. Неподкупный станет в конечном итоге главой фанатичной секты, одержимым созданием нового человека, плода плохо переваренного руссоизма и предвестника тоталитарных идеологий XX века. Но это суждение опирается только на утверждения его политических противников – сначала жирондистов, потом монтаньяров-термидорианцев. Те, последовательные антиклерикалы, старались его дискредитировать, представляя архетипом жреца-манипулятора, подчиняющего себе души для учреждения своей мирской власти.
Этот миф о «великом жреце» зиждется главным образом на мысли о фанатизме Робеспьера, предшествовавшем Революции. Впрочем, нам практически ничего не известно о его личных религиозных взглядах до 1789 года. Немногие имеющиеся у нас сведения были предъявлены или собраны после Термидора, с явными полемическими намерениями, с целью доказать, что Робеспьер был лицемером, приспосабливавшим религию к своим политическим устремлениям. Если, сторонясь этих намерений, предоставить себе труд произвести их концептуальную замену, то анализ революционных речей Робеспьера выявит связный религиозный проект, призванный устранить один из главных источников гражданской войны в стране: разделение французских католиков на две конкурирующие церкви с 1790 года, а затем прямое противостояние католиков и антиклерикалов начиная с 1792 года.
Сторонник реформы французской Церкви
Робеспьер напрямую озабочен церковными делами еще с предреволюционного времени. Назначенный монсеньором де Конзье[29] в марте 1782 года судьей епископской палаты Арраса, он налаживает отношения со священниками, защитником которых выступает во время процесса перед Советом Артуа. Так он становится доверенным свидетелем духа сутяжничества, отличающего некоторых деятелей Церкви, которые, будучи далекими от евангельских принципов, алчно спорят в судах за теплые местечки и бенефиции. Он не может не обратить внимание на пропасть между простыми сельскими кюре и богатыми канониками больших городов. Защита господина Детёфа в тяжбе с монахами аббатства Аншен позволяет ему оценить степень дисциплинарных злоупотреблений в некоторых богатых монастырях, которые пощадила Комиссия по монастырям. Этот юридический опыт показывает ему Церковь того времени не в лучшем свете, что, без сомнения, вызывает у него в 1789 году, как у многих его коллег-адвокатов, желание поскорее реформировать церковные институты королевства.
В начале Революции Робеспьер не антиклерикал. Придерживаясь распространенного в «просвещенных» кругах мнения, он хочет всего лишь исчезновения «плохого», «паразитического» духовенства, получающего высокие доходы без всякой пользы для общества. При этом он хотел бы сохранения «хорошего», полезного духовенства, бескорыстно оказывающего материальную и духовную помощь самым страждущим. Главными объектами его критики служат епископы и каноники, высшее духовенство. Начиная с 6 июня 1789 года он выступает в Генеральных штатах с осуждением «крамольного» поведения епископата, с призывами к нему вернуться к «изначальным принципам Церкви» и отказаться от роскоши, «оскорбляющей христианскую скромность». В этой связи он даже предлагает, чтобы Церковь продала четверть своего имущества для облегчения участи бедноты королевства. Не участвуя в дебатах о национализации имущества духовенства, он оправдывает свое голосование за декрет от 2 ноября 1789 года в письме, опубликованном в Affiches d’Artois[30], где пишет, что «вместе со всеми разумными и бескорыстными людьми убежден, что духовенство на деле не является собственником [этого имущества] и что для него самого, для веры и для государства дурно, если оно принадлежит ему». Он повторяет этот довод 18 января 1790 года, требуя для церковных бенефиций потолка 3000 ливров. Он снова критикует высшее духовенство с его «выставляемым напоказ скандальным богатством», которое он противопоставляет нищете некоторых кюре. В дебатах о пособиях бывшим монахам (февраль–сентябрь 1790) он отстаивает пересмотр пособий нищенствующему монашеству с его более «деятельной», чем у «обеспеченных монахов», жизнью.
31 мая 1790 года Робеспьер пользуется началом дебатов о гражданской организации духовенства, чтобы донести до коллег-депутатов свою точку зрения. Напоминая, что «в обществе не может существовать никаких бесполезных должностей», он требует сохранения только церковных должностей епископов и кюре. «Служа счастью людей и благу народа», те должны избираться гражданами. Вместе с Барнавом и Ле Шапелье он повторно защищает принцип гражданского избрания кюре и епископов 9 июня; утверждение этого принципа итоговым декретом произойдет 12 июля. Но в этих дебатах главным его коньком остается желание ограничить содержание епископов, чтобы положить конец «скандальной роскоши», демонстрируемой частью французского епископата. На эту тему он произносит 16 и 22 июня две длинные речи, не колеблясь вознести хвалу евангелической бедности.
Упразднение «паразитического» духовенства, применение к церковным чинам принципа выборности – такова позиция Робеспьера в этих дебатах по гражданскому устройству духовенства; она неоригинальна и совпадает с позицией всех юристов-патриотов в Учредительном собрании. Гораздо более резок он 31 мая и 22 июня 1790 года, когда – раз за разом прерываемый – требует отмены церковного целибата. Вдохновившись, возможно, чтением книги аббата Жака Годена «Неудобства целибата священников» (1781), переизданной в 1790 году, он поддерживает требования священников, добивающихся от Национального собрания декрета об узаконивании их тайных брачных союзов. Цель Робеспьера не в том, чтобы подорвать церковные устои, а в полном включении
