Просроченный долг - Йожеф Лендел

Читаю книгу патера Белы Банги (Бела Банга (1880–1940) — монах-иезуит, проповедник, теолог, журналист, писатель. Лендел не пишет здесь, какую именно книгу он читал.). Неважная книга. И читаю не с той целью, чтобы узнать о значении иезуитов. Я имел представление об Есс1е8^а тПйапз уже до чтения книги. Книгу я читал, чтобы узнать об основанных ими для аборигенов Южной Америки коммунах. Эти коммуны действительно замечательные. Построены на религиозном принципе. Иезуиты называли эти коммунистические поселения редукциями. Теперь им родственны, возможно, кибуцы в Израиле.
12 января 1974 г.
Иезуиты неразборчивы в методах; в этом даже Банга — невольно — признается. В их методы входит и переодевание, и шпионаж. Но сколько всего они могут использовать, поразительно. Они догадались, что южноамериканские индейцы очень чувствительны к музыке. Затаившиеся на берегах реки с отравленными стрелами аборигены, заслышав многоголосный гимн, распеваемый на лодке, становятся более дружественными, иногда даже, побросав свои стрелы, подплывают к плывущей по реке лодке. И этим тоже пользуются — им в похвалу будь сказано.
17 января 1974 г.
В Советском Союзе новую книгу Солженицына сопровождают оголтелой кампанией в печати и на телевидении. Это у них здорово выходит. Потому что, когда нападали на «Раковый корпус» и «В круге первом», это интересовало не всех. Но здесь уже по самому названию «Архипелаг ГУЛАГ» любому понятно, о чем идет речь. В Советском Союзе значение ГУЛАГ еще известнее, чем у нас АВО (До 1948 г. так звучала аббревиатура Отдела государственной безопасности Венгерской государственной полиции.). И нападки на Солженицына тоже «ловкие». С одной стороны, утверждают, что он предатель родины, а с другой, что нарушения законности уже 20 лет как исправлены. Тогда с чего сыр-бор? — задают вопрос миллионы русских, которых ГУЛАГ интересует самым непосредственным образом.
Дело о «Лицом к лицу», кажется, раздувать не будут. В этом, как видно, сыграло роль и мое дружеское предупреждение: «Промолчите — у книги будет просто успех, а станете кричать — мировая слава».
18 января 1974 г.
Программами, программой «социалистического лагеря», можно воодушевить только русских (и то не факт), если идея «России» как мировой державы способна мобилизовать народ. Но такой коммунизм, который служит этому, только этому, у нас здесь никого не вдохновляет.
С тех пор, как Сталин распустил Коминтерн, коммунизм как идея спасения мира перестал существовать, и его нельзя заменить ничем. Особенно у нас, где матери уже не хотят рожать. Этого не могут изменить даже премии (В связи с резким снижением рождаемости в Венгрии в 1973 г. были значительно повышены пособия по беременности, рождению детей и семейные надбавки.). Я сомневаюсь, что благосостояние может это изменить. Люди не уверены в будущем и не видят цели.
Тем временем, вторжением в Чехословакию в 1968 г. русские пробили брешь в идее славянского единства. А из-за своих великодержавных амбиций потерпели крах на Ближнем Востоке и даже обеспечили фору Америке. Они, вроде Бурбонов, не забывают и не учатся. Заключают союз с антикоммунистическими государствами, сейчас с арабами, равно как раньше с Гитлером. А с китайцами у них такие отношения, как были между II Интернационалом и Коминтерном. Если что-то могло бы помочь, то это честный Коминтерн, подлинный новый Интернационал. Но для этого нет никаких перспектив. Европейские партии или отдаляются от СССР, или являются его неловкими агентами. Профсоюзы, правильно, хотят объединяться. Но ведь наши профсоюзы — «желтые».
11 февраля 1974 г.
Запад находит «русскую душу» у Достоевского. Тот, кто долго жил среди русских, находит эту русскую душу, столь нравящуюся западному человеку, не там, а у Толстого — Безухова, князя Андрея, Каратаева и солдат Севастополя и Бородина. И гувернера-немца и нередко и Долохова.
Только Достоевский с его панславянским шовинизмом ближе к духовным направлениям Запада, чем просто исполняющий свой долг простодушный артиллерийский капитан. И Достоевский более современен и урбанистичен, и конфликт почти всех его произведений происходит вокруг денег. И он понятнее Западу также тем, что незаметно, но не скрываемо, рисует собственный, часто идеализированный автопортрет. Это явственнее всего проявляется в «Идиоте», потому что в этом романе он сосредоточивает все позитивное в одном лице — беден, но будет богат, обе женщины любят его, он самый лучший и самый смиренный. К сожалению, Д. походит на западных писателей и в том, что пишет ради денег, быстро, в угоду издателям, которым нужно то, что нравится читателям. Он выступил на арену с худшими шансами, чем Толстой, который мог вступить в борьбу с общественным мнением царской эпохи. Я еще встречался со старейшиной церковной общины (т. н. церковным старостой), который ненавидел Толстого за то, что тот был страшным еретиком. «Толстой посягнул переписать Евангелие». А у Достоевского каждое слово могло быть напечатано, и даже исключение — признание Ставрогина — было запрещено не по мировоззренческим причинам, а из-за садистско-эротического содержания.
Я подвергаю сомнению не значение Д. как писателя. Я лишь утверждаю, что он «западнее».
13 февраля 1974 г.
Узнал, что по «Свободной Европе» говорили обо мне в связи со статьей Клода Роя (Roy, C. Le vieil homme de la colline // La Nouvel Observateur. 1974. 481. sz. (28 janvier).). <.> А. сегодня узнал, что «Свободная Европа» сообщила: вчера арестован Солженицын. (Его, кажется, вызвали в милицию, он не явился — за ним пришли. Конечно, это мог быть простой привод. Но информационная служба великолепная. Вчера случилось — сегодня передали по «Свободной Европе».) Меня тоже арестуют? Не думаю. Это было бы так глупо — сделать меня таким образом всемирно знаменитым… Но если где-то так решат, то Ацел, возможно, сделает одно-два замечания — не столько из-за меня, а осторожно обозначив размер скандала. А потом, не моргнув глазом, согласится, смирится и успокоится. Но ведь. Ведь власть так сладка, даже если и не такова.
А я? У меня нет выбора, значит, мне нечего терять. Это меня успокаивает.
* * *
В половине седьмого я тоже слушал «С. Е.»: Солженицына на самолете доставили в Западную Германию. Уже его вчерашний арест вызвал протест во всем мире (например, «Шйа»). Бёлль заявил: двери его дома открыты перед ним.