Просроченный долг - Йожеф Лендел
Младший Хидаш (их было несколько) через 10 лет вернулся. Он стал настоящим нервнобольным. Однажды он искал у меня брата (я жил в бывшей комнате Хидаша). Он не хотел жить в Москве, не хотел видеть людей, работал далеко от Москвы на ферме по разведению пушных зверей.
Мне интересно, что адвокат Солженицына не передал, как раньше, рукопись «Архипелага ГУЛАГ» издательству Лухтер-ханд, а, соблюдая самую строгую конспирацию, перевел и издал в Швейцарии. <_>
Солженицына тяжелее всего затронуло выдворение, ведь, думаю, он хотел быть мучеником. Но даже мучеником человеку не дано стать по собственной воле. Храброму человеку не сделают такого одолжения. (Сечени тоже этого хотел. Но его хотели запереть в закрытую государственную клинику для душевнобольных. Ничего другого не осталось, как самоубийство.) хотят выпустить на улицу. Меня, например, оставляют в покое; еще не проглотили солженицынского куска. Всё это занимает меня сильнее завтрашней театральной премьеры (8 апреля состоялась премьера пьесы «И вновь сначала» по роману Лендела в театре г. Веспрем.).
Систематически губят веру, веру в социализм. Но кто?
Потому что никто никогда не пытался доискаться, каким образом уже в день ареста в «Völkischer Beobachter» под аршинными Schlagzeil (Шапка (газ., нем.).)появилось известие об аресте, например, Хейнца Ноймана («Verratene Verräter» (Преданные предатели (нем.).)), как венгерское радио узнало в ночь ареста Белы Куна о том, что Белу Куна забрали, о чем мы в Москве узнали гораздо позже, через несколько дней, а то и недель? Информаторы могли быть только на самом «верху»!
21 апреля 1974 г.
Helmut Gollwitzer… und führen (Название книги «Und führen, wohin Du nicht willst. Bericht einer Gefangenschaft» («И ведут, куда не хочешь. Записки из неволи»).)
Имя автора выяснилось только в конце книги. Потому что она переплетена в обложку томика Паскаля издательства «Фишер», титульного листа тоже нет. Печать, как я вижу, ротационная, то есть в типографии. Очевидно, целью является Восточный Берлин. Возможно, поэтому теолог Гольвитцер признает марксизм и спорит с ним — и, прежде всего, с воплощенными в СССР его «достижениями», так ярко и с таким острым умом. Он пишет, что, когда его арестовали, он был сочувствующим, а вышел полностью разочаровавшимся. И пишет, что тоже справедливо, что самыми разочаровавшимися были деятели рабочего движения и коммунисты, а «активистами» стали бывшие нацисты и конъюнктурщики.
То, что он описывает, — я это знаю — правда. Я многое испытал, и еще более страшные вещи. Он не может знать, а я знаю, что с нами обращались хуже, есть нам давали меньше, и у нас было гораздо меньше свободы говорить и передвигаться, чем у них. Но факты, о которых он пишет, правда. Он четко понял механизм системы. Была лишь одна разница. В первое время охранники их били. Нас после окончания следствия не трогали. Я объясняю это тем, что (кроме влияния пропаганды, Эренбург) у многих охранников были и личные причины для ненависти.
Хорошо понял Гольвитцер и русских людей со всеми их прекрасными и ужасными чертами, и он не идеализирует, особенно вначале, где он пишет о крахе, — и немцев. С какой бы целью ни было написано: он пишет правду.
27 апреля 1974 г.
Нет — по крайней мере, в наше время — правительств, которые добровольно отказались бы вооружаться. К этому их может принудить только запрет. А ведь результаты поразительны. Первый пример — расцвет Германии после Первой мировой войны и начало ее падения, совпадающее с моментом, когда она начала вооружаться. После Второй мировой войны это повторилось. И не только Германия стала богатой, еще в большей мере Япония. Несколько дней тому назад по радио передали, что Япония предоставила Советскому Союзу товарный кредит (хотя они до сих пор не подписали мирного договора). Но весьма характерно, что продолжавшийся каких-нибудь пору лет подъем венгерской экономики приходится на те годы, когда после 1956 г. было прекращено вооружение армии.
А победа, напротив, вещь опасная, она толкает к чрезмерным усилиям. Которые даже США и СССР не могут выдержать без ущерба.
Враги родины, как ни парадоксально это звучит, толкают к усилению обороноспособности страны. Полно, что мы можем оборонять? Судьбу страны решают гиганты — с помощью договоренностей или войны.
* * *
Но в тоталитарном государстве благосостояние народа ослабляет центральную власть. Только бедных можно сделать послушными даже помощью полпайки хлеба.
* * *
Мирное сосуществование и «status quo» — это серьезное желание соцстран. Дефензива — признание того, что нельзя надеяться ни на экономическую, ни на идеологическую притягательную силу революции. То, что они говорят и пишут о продолжении идеологической борьбы, — пустые фразы. Они должны быть рады тому, что их оставили в покое. Они боятся проникновения «чуждых» идей — на то, что сами могут экспортировать идеи, уже не рассчитывают.
* * *
Было бы интересно выяснить, при какой системе власти существует бо2льшая возможность социального и интеллектуального роста. В США? Едва ли. У нас? После первых революционных поколений среди руин институций скорее расцветают сорняки…
Но я вижу действительно ценных, умных и честных молодых. От каких генов они произошли? Нереволюционные, утратившие привилегии, но талантливые дети интеллигенции? К сожалению, есть не только такие, у интеллигенции немало бесполезных отпрысков.
15 мая 1974 г.
Система апартеида в Южной Африке аморальна, подла. Особенно для сытых. Но следовало бы спросить голодающие народы Верхней Африки, что лучше: голодать или сытыми жить отдельно, ездить в отдельных вагонах и т. д. и т. д.
Люди борются за свободу тогда, когда гнет сопровождается голодом. Поэтому революционны африканские и южноамериканские народы — то есть там есть революционная почва.
Человек считает свободу величайшим благом. Но и боится ее, потому что она освобождает от веры в предопределенность, в неизменность мира.
А освободители? Они хотят только такой свободы, при которой люди считают благом то, что считают благом они. Сейчас я думаю не о подонках, а о честных, готовых к жертвам революционерах.
