Робеспьер. Портрет на фоне гильотины - Филипп Бурден
Больше не нужно осторожничать, говоря о декрете, «делающем наивысшую честь этому Собранию». Можно прямо признать факт существования рабства даже после принятия Декларации о правах:
«Не станем терять из виду, что до вашего декрета свободные цветные люди обладали гражданскими правами, но не располагали политическими правами, потому что их не было тогда ни у кого; но они принадлежали к категории белых в отношении гражданских прав – тех, которые были у граждан тогда; поэтому рабы находились на огромном расстоянии от свободных цветных, на расстоянии, отделяющем рабство от свободы, ничтожество от состояния гражданина. И вот я задаю вопрос, не установят ли эти новые права, предоставленные вами свободным цветным, еще большее расстояние между ними и остальными, чем то, которое устанавливало между ними и рабами обретение свободы и гражданского состояния? Если это расстояние ничего не изменило в подчиненном положении рабов, если эти мысли не достигают их понимания, то разве не очевидно, что рассуждения, при помощи которых оказано влияние на ваше чувство справедливости, – чистая иллюзия, плод воображения сторонников проекта, с которым я борюсь?»
Он тщательно проводит различие между принципами и обстоятельствами, конкретный анализ которых приводит к коллективной политической позиции [12]:
«Господин докладчик [Барнав] приводит как одну из причин волнений, которые могут вызвать среди белых колонистов ваши справедливые мудрые декреты, опасение того, что принципы Национального собрания могут однажды подтолкнуть его к освобождению рабов. Это очень заблаговременное предвидение бедствий, так как мы еще не знаем результатов быстрого прогресса принципов справедливости и гуманизма и не можем бить тревогу, которая заставила бы каяться поборников свободы».
Робеспьер никогда не примыкал к Обществу друзей чернокожих [13]. В отсутствие документов о причинах этого данный факт бессмысленно комментировать, ибо он не говорит ни о его радикализме, ни, как мы только что убедились, о неведении на сей счет. Все его заявления о своей политической позиции в 1791 году свидетельствуют об общей борьбе, о которой напоминает спустя два года Бриссо [14]:
«Судите того Робеспьера, который защищал в Учредительном собрании те же принципы, что и я, который в пылу возмущения допустил тогда восклицание, так проклинаемое колонистами, которых он сегодня поддерживает: лучше пусть погибнут колонии, только бы не принести в жертву ни одного принципа! Судите Гору, которая, верная этому принципу, только что им пожертвовала! Его хотели отменить при помощи неполного доклада, восклицает один монтаньяр: здесь судят цветных санкюлотов, выгораживая франтов Сан-Доминго! И Конвент отменил доклад».
Что же произошло в эти два года, чтобы Бриссо так противопоставлял прежнего Робеспьера нынешнему Робеспьеру и Горе, своевременно втравленной в общую борьбу демократов с партией колонистов?
Противоречия по вопросам рабства и его отмены
Мы не располагаем суждениями Робеспьера о восстании рабов Северной равнины в августе 1791 года, об установлении равенства политических прав и гражданства для цветных законом от 4 апреля 1792 года, об ужесточении борьбы гражданских комиссаров Сонтонакса и Польвереля с партией колонистов – союзников англичан.
24 апреля 1793 года, предлагая несколько важных дополнительных статей Декларации прав человека как преамбулы Конституции 1793 года, Робеспьер упоминает колониальную торговлю [15], когда говорит об ограничениях права собственности:
«Спросите торговца человеческой плотью, что такое собственность; он ответит, указывая на длинный гроб под названием “корабль”, битком набитый живыми вроде бы людьми: “Вот моя собственность, я купил их по числу голов”. Спросит дворянина, хозяина земель и вассалов, считающего, что мир перевернулся, раз он их лишился, и он выскажется о собственности примерно так же.
Здесь речь идет о работорговле, а не о рабстве; метафора «плавучих гробов» работорговцев – прямой отклик на речь Мирабо в Якобинском клубе в марте 1790 года, а потом в Обществе друзей чернокожих 22 марта 1790-го, а не на заседании Национального собрания, для которого эта речь предназначалась [16]. В ее написании активно участвовал Этьен Клавьер, который опубликовал в июле 1791 года большие куски из нее, не упомянув имени Мирабо, скончавшегося тремя месяцами ранее. Этот образ принадлежит к общему фонду цитат демократов, и Робеспьер не намерен сторониться борьбы, которую ведут – по крайней мере, в лице главных деятелей Общества друзей чернокожих – те, кто в 1793 году стал партией жирондистов.
Принцип ограничения права собственности («нельзя причинять ущерб безопасности, свободе, существованию, собственности подобных нам») обобщен в дополнительной статье 4 в достаточно широких и туманных выражениях, без конкретного упоминания работорговли и рабства («всякое владение, всякая торговля в нарушение этого принципа незаконна и аморальна»). В это время Робеспьер старается изолировать Жиронду и перетащить парижские секции на Гору. Вопрос рабства играет при этом вторичную, побочную роль.
При принятии Конституции, последовавшем за разгромом Жиронды, разъяснений не последовало. В статье XVIII Декларации прав установлено, что «любой может предлагать свои услуги и время, но не может ни продаваться, ни быть проданным; его персона не является отчуждаемой собственностью». Однако цель этого – покончить с институтом услужения («закон не признает более положения слуг»). Что касается ограничения собственности, предусмотренного в дополнительных статьях, то вопрос об этом уже не ставится после разгрома Жиронды, бывшей мишенью прежнего наступления. Больше не подвергается сомнению и система рабовладения, в тексте Конституции 1793 года нет упоминаний колоний, хотя это не сознательный отказ, а признак замешательства. В это время члены Конвента, лишенные какой-либо информации, полагают, что Франция уже утратила свои колонии. А что до Республики… Теперь им не обязательно формулировать законное включение Империи в «единую неделимую Республику».
На самом деле положение иное: Мартиника, а за ней Гваделупа окажутся в руках англичан, призванных белыми колонистами (март–апрель 1794). Но что касается Сан-Доминго, то там у гражданских комиссаров остается единственный способ воспротивиться проанглийской партии колонистов: самим упразднить рабство (июнь–сентябрь 1793).
Хотя эти комиссары действуют по собственной инициативе, в спешке, ими движут не только складывавшиеся обстоятельства: это люди с антирабовладельческими убеждениями, призванные исполнять властные функции в момент, когда партия бриссотинцев, будущие жирондисты, несла ответственность за дела в колониях. С лета 1793 года их компрометирует эта политическая близость. Посланники партии колонистов Паж и Брюлле попытаются извлечь выгоду из конъюнктуры, еще сильнее разжечь раздирающую демократов фракционную борьбу и добиться отзыва гражданских комиссаров и дезавуирования их действий. Эти влиятельные среди якобинцев деятели в красных колпаках вошли в Комитет общественного спасения, и Робеспьер, как кажется, воспроизводит их аргументацию в своем последнем упоминании темы колоний 27 брюмера II года (17 ноября 1793 года) в докладе в Национальном конвенте [17], когда говорит о «народах, которых природа и разум делают близкими нашему делу, но интрига и вероломство толкает в ряды наших врагов».
Депутаты-жирондисты, 21 человек, представшие перед Революционным трибуналом, через две недели были казнены. Робеспьер бросил жестокое обвинение ведению жирондистами международных дел, что было прежде всего ответом на намеки в написанных Бриссо в тюрьме заметках, указывавших на изначальную близость его подходов к подходам будущих вожаков монтаньяров, в частности по вопросу свободных цветных. Робеспьер стремится показать, что Бриссо и «пигмеи Жиронды возглавляют фракцию, манипулируемую Англией». Для успеха своей измены они пытались-де изолировать Французскую республику, отрезав ее от нейтральных стран, в частности от Соединенных Штатов. Для этого они действовали через сообщников, отправленных на места: «Республика все еще представлена там агентами наказанных ею изменников… Еще один, некто Жене, отправленный Лебреном и Бриссо в Филадельфию в качестве полномочного представителя, в точности выполнял поручения выбранной им фракции». Не называя Сонтонакса по имени, Робеспьер подразумевает всю его деятельность в Сан-Доминго, а заодно и Жене в Соединенных Штатах: «Во Франции та же самая фракция стремилась низвести
